Довольно часто она говорила: главное, что у нас нет войны. Что нигде не бомбят и не стреляют. Я охотно соглашалась с нею, потому что и сама так думаю. Но это не значит, что в мирной жизни ей или мне ничего не надо, кроме тишины.
Через шесть лет после диагноза
Звали ее Екатериной, но чаще Катей или тетей Катей, когда подошел возраст. Пишутся эти строки на вторые сутки, как ее, на 64-м году жизни, не стало. Можно и штампом, вместо точки, закончить предложение: «после тяжелой продолжительной болезни». Или: «после долгой борьбы с тяжелой болезнью». Через шесть лет после диагноза она еще говорила, что все будет хорошо. И я ей вторила. Все это время мы с ней почти ежедневно перезванивались или переписывались. В последний разговор – мы еще не знали, что он последний – она извинилась: телефон держать тяжело, договорим позже.
Теперь я пишу о ней в прошедшем времени. Вчера, когда сообщили о кончине Кати, я целый день рассылала эту новость, а правильнее, горечь и печаль, всем, кто знал ее прямо или через десятые руки, знакомые и незнакомые. И получала в ответ не только соболезнования, но и слова о том, какой доброй, душевной женщиной она была, чистюлей, трудягой, надежным и понимающим человеком. Много-много хороших слов и не только потому, что ее больше нет, а потому, что Катя их заслужила. Не о каждом, кто на ступеньках повыше жил и умирал, сожалели так же искренне и тепло, как о ней.
Взявшись за эту тему, дала себе слово, что горячиться в суждениях не буду. Ничего личного – просто жизнь и просто смерть.
Адрес имеет значение
Всю свою жизнь Катя прожила в селе Танабай Алтынсаринского (ранее территория совхоза имени Димитрова Кустанайского, с 1985 года Убаганского) района. Был в ее биографии один год городской жизни, не вполне удачной, поэтому вернулась домой. Потом на ее глазах село рушилось, люди уезжали, бездорожье становилось диким, а она продолжала ждать, когда дорогу отремонтируют, когда воду проведут, а там, глядишь, и газ природный, а не в баллонах дойдет до ее селения. Мечтала, как она будет стирать «автоматом». Мы вместе мечтали об этом, потому что стирать «полуавтоматом» ей становилось все тяжелее. Так же, как держать скот. В старые времена, которые ругают на все лады, были у Кати в хозяйстве и коровы, и свиньи, и птица. Потом не стало ни пастбищ, ни кормов. Дошло до того, что и два десятка кур было нечем кормить.
Наша область одна из самых хлебных в республике. У нас большой экспортный потенциал, и внутри страны очереди за буханкой не выстраиваются: ассортимент на полках хороший. Почему нет кормов для скота? Не в целом, а в частности. И почему с частника за эти частности нет спроса?
Даже «мертвых» зерноотходов нельзя было купить в Танабае года примерно три назад. Можно было возить из Костаная отруби – отлаженный, но дорогой и парадоксальный бизнес. Особенно, если везти мешочки 20 км по бесчеловечной дорожной непроходимости. К дороге еще вернусь. А пока расскажу, как пыталась помочь Кате купить фураж на месте, в Танабае. Обратилась к предпринимателю, о котором в свое время довелось писать в «КН», как о перспективном молодом аграрии, перенявшем бизнес от отца. И в этот раз он отозвался: готов ответить на все вопросы. А вопрос был один: куриный корм. Разговор не состоялся.
Пошла ва-банк: обратилась к Сайрану Балкеновичу Буканову, которого люди знают не только потому, что он Герой Труда Казахстана. О дороге на Танабай Сайран Балкенович был наслышан, но Катю знать не знал. И вчера, когда я написала ему, что Катя, которую он выручил с отходами, умерла, сказал неожиданные для меня слова: «Я ее ни разу не видел, но она располагала своей простодушной благодарностью, поздравляла с праздниками, желала моей семье благополучия. Она звонила, и у меня поднималось настроение: такое тепло шло от ее голоса…»
Как просто можно дать радость маленькому человеку. Куры до сих пор клюют тот фураж – много ли им надо. У Кати они неслись даже зимой. Считается, что в сарае, без коровы, куры перезимовать не смогут. А она там все утепляла, огораживала, держала кошек, чтобы гоняли крыс. Ах, Катюша! Смертельно больная, ты не давала себе отдыха. Прошлым летом делала наружный ремонт квартиры и бани. На мои предостережения, что ей нельзя переутомляться, отвечала, что не может жить в бардаке. Не привыкла.
Сиротство не как блаженство
Чуть поправила Беллу Ахмадулину: у нее сиротство (в ментальном, поэтическом смысле) ощущалось как блаженство. На Катю сиротство навалилось тяжелой глыбой. Мужчина, с которым она жила 25 лет, умер, не приходя в сознание, после операции на сердце. «Аортокоронарное шунтирование в условиях искусственного кровообращения (5 шунтов). Несмотря на проводимую интенсивную терапию, у пациента прогрессировала клиника сердечной недостаточности (сердечная слабость). 02.00 внезапная остановка сердца, реанимационные мероприятия без эффекта». Как будто из учебника списано, мне пришло от хирурга, сделавшего операцию с летальным исходом.
Катю же врачи не приняли – в контексте некоего протокола она была своему мужчине никем: брак не зарегистрирован. Этим доводом можно и уколоть, и прогнать подальше. Хотя не о наследстве же шла речь – о жизни и смерти. Протокол соблюли, но у Кати так и осталось недоверие к качеству операции и к профессионализму врача. И вся ее родня по сей день говорит: не лег бы под нож, и сейчас был бы жив. Почему врач не поговорил с женщиной, потерявшей близкого человека? Минут пять-семь. Извинился бы, выразил соболезнование. И растаяло бы это недоверие. Но нет, так и унесла она его с собой, холодное и сыгравшее свою роль в ее собственном диагнозе.
Одна из моих знакомых недавно рассказала, что ее подругу после операции в столичной клинике упрекнули: государство потратило на вас больше миллиона тенге. Это этично? По протоколу? Вопрос риторический.
Листаю страницы Катиной жизни, а она ждет, когда ее заберут из городского морга (в районе своего нет), чтобы в последний раз проехать в Танабай по той дороге, к рассказу о которой я обещала вернуться.
Что будет со словом «будет»?
В апреле 2023 года в Танабае прошел сход с участием главы региона. Ролик с мероприятия разошелся за пределы области, я его тоже посмотрела. Кумар Аксакалов говорил о дороге то, чего она заслуживала. Водители автобусов и такси отказываются сюда ездить. Жители, у кого есть возможность, ищут другие места для жизни. Аким области подвел черту: за два года отремонтируем дорогу (16 км), и построим водопровод. Люди радовались: два года – невелик срок, больше ждали. Молодой предприниматель вышел на трибуну и сказал, что качество работы дорожников самолично будет проверять с линейкой в руках. Призвал сделать из Танабая оазис: почему бы и нет, чем мы хуже других? Где-то через год оратор продал бизнес и переехал в город на ПМЖ.
Дорога на Танабай. Фрагмент отремонтированного в 2023 году асфальта. Фото сделано две недели назад.
Дорогу два года строили, но это отдельная эпопея. Расстояние от Сарыкольской трассы до Танабая 20 км, а ремонта запланировали на 16. Оставшиеся 4 км в настоящее время по дождю столь же непролазны, что и раньше. К водопроводу обратились в прошлом году. Танабаевцы говорят: в соседней Зуевке все аккуратно делают, там Бородин контролирует. В Танабае – горы глины.
Когда будет вода и достроят 4 км дороги, можно узнать на сайте районного акимата. 13 мая там расписали все, что будет. Катя прожила со словом «будет» много лет – кротко и терпеливо. Хвалила акима села, когда он присылал к ее домику водовоз, благодарила медсестру Жанну, что всегда приходила к ней на вызов, по-доброму отзывалась о сельчанах – когда у ее единственного сына случился тяжелый инсульт, многие люди оказали помощь. Она жила тем, что есть. Что будет, того не дождалась.
Фото Фарида ДАНДЫБАЕВА и из архива автора
