В аккурат на День смеха Гриша-джан загремел в больницу, такая вот у него получилась невеселая шутка. Ну, что поделаешь, 86 лет, накопились всякие болячки, лечить которые он не привык. Его, скажем так, возлюбленная Альбина, вдвое моложе его, вызвала Грише «скорую». А потом, хорошо полечившись известным способом от грусти, всю ночь терзала по телефону друга Гриши Виктора Черного: «Давай заберем его домой, ну что ему в больнице делать?» Гриша-джан ушел сам, из больницы, от нас и из этого мира. А Черный — это фамилия у его друга такая, но и внешне он черный, только местами седой.
Я все думал, что у него есть примесь цыганской крови, отсюда и черный волос, и особое умение в руках ко всякой технике — цыгане ведь мастера по это части. Когда-то кузнечным мастерством славились, телеги ладили, теперь на автомобили перешли. Оказалось, нет, не цыган он, а ассириец, правда, наполовину, мать у него украинка. Виктор смутно помнит рассказы отца, мал еще был, но кое-что задержалось в памяти. Родитель, по его словам, пришел в Советский Союз пешком, то ли из Ирана, то ли из Ирака. Надоели на родине постоянные войны, стычки, гонения на иноверцев. Вот и пошел в поисках более мирных земель, скорее всего с товарищами, таща за собой двухколесную арбу с небогатыми пожитками. Как добирался, как границы переходил и сколько их было, об этом уже никто не расскажет. Но дошел.
По словам Виктора, поселился вначале под Саратовом. Мне, честно говоря, такой географический кульбит непонятен, почему, к примеру, не Ташкент, это же гораздо ближе, а страна была одна? Потом и у нас запахло бедой, хотя с Германией вроде был подписан пакт о ненападении. Но человек, один раз бежавший от войны, чует опасность заранее, издали. И отец Виктора двинулся от греха подальше в наши степи, в которых и прижился. Мастеровой был человек, увлеченный, все умел, и петь, и работать, охотиться любил, даже учил Виктора ассирийскому языку. Виктора как-то спросил незнакомый человек на автобусной остановке, какой он национальности. Виктор не стал скрывать, сказал. Тот удивился и с уважением заметил, что ассирийцы ближе других народов к богу. Народ немногочисленный, в России их примерно 11 тысяч всего, но кто знает — уважает. Ассирийцы одними из первых приняли христианство и сберегли веру, несмотря на все притеснения.
Однако что это я все про Виктора пишу, когда разговор-то вначале пошел про его товарища? Очень достойный был товарищ, я давно про него хотел написать, да все недосуг было поговорить по душам. Еще прошлой осенью не раз я подступался к Виктору, чтобы свел он меня с Гришей-джан. Посидеть, поговорить про его яркую, полную приключений жизнь, а он тянул и тянул, все некогда было. И вот опоздал, даже фото Гриши я не успел сделать. Почему тянул Виктор, о том скажу попозже, и вообще о нем особый рассказ, пока же продолжу начатую мысль про Гришу-джан. Его фамилию называть не буду, из этических соображений, но многие его и так узнают. Вся нижняя оптовка, куда он частенько забредал один и с Альбиной на пару, знала его как уважаемого человека, прожившего достойную жизнь. Даже более чем достойную, оценивая ее хоть с нынешних позиций, хоть со вчерашних советских трибун.
У кого хорошая память, тот не забыл еще городскую доску почета на улице Советской (ныне Дулатова), на подступах к городскому же акимату (горисполкому). Там и красовался его портрет в ряду других достойных членов. С фамилией, с гордым кавказским обликом и псевдорабочей профессией — таксист. Это сейчас в таксисты идут от безысходности, спасаясь от безработицы, а тогда таксист котировался почти что как завмаг, или, на худой конец, товаровед. Вроде простой водитель, а на самом деле среди работяг все рано что буржуй. Во-первых, всегда машина под задом, во-вторых, поди, посчитай, сколько он зарабатывает. Те заработки нам и не снились. И начальник за плечом не стоит.
Гриша-джан, конечно, не был героем труда, не заслужил, или карта не так легла. Но званием почетного гражданина города был отмечен и носил его с достоинством. Как это случилось, за какие выдающиеся достижения, или просто разнарядка пришла, мне не ведомо. С одной стороны, 25 лет в таксопарке — это не шутка. Заслужил Гриша-джан, конечно заслужил. А может быть, сработала отлаженная бюрократическая машина, как это нередко бывало в неспешно текущие советские годы. Приходит, скажем, из центра бумага: присвоить такое-то звание, мужчине, не старше пятидесяти, с хорошей биографией, такой-то профессии и эдакой национальности. Гриша совпал по большинству позиций, в горисполкоме вручили ему почетную бумагу и со временем на законных основаниях он даже получил право не платить за коммуналку.
По слова Виктора Черного, этим своим правом Гриша так ни разу не воспользовался. То ли не знал о нем, поскольку газет не читал, телевизор смотрел вскользь, а новости узнавал на рынке. То ли не обратил внимания на такую мелочь, поскольку Гриша-джан бедным человеком не был по определению, и даже наоборот. Коммунальные деньги для него были все равно что семечки в дырявом кармане. Помните анекдот тех же времен, когда на вопрос про национальность гордый человек отвечает с достоинством: «асфалтировщик»? Так вот, Гриша-джан был асфальтировщиком. Без отрыва, так сказать, от основной псевдорабочей профессии. Была у него неподалеку от Кустаная крепкая дружная бригада, которая почти что круглый год занималась богоугодным делом: мостила асфальт между селами и в них самих. Деньги за это платили хорошие, Гриша-джан получал их сам, потом честно раздавал каждому по вкладу, но когда встал вопрос о пенсии, собственно, вопроса-то и не было. Максималка, при таких-то доходах.
Виктор Черный еще года три назад познакомил меня с Гришей-джан. Он произвел на меня впечатление человека доброго, несколько не от мира сего, видимо, возраст уже тормозил реакции и горячие кавказские эмоции. Потом я был представлен и Альбине, которая учтиво подала ручку и едва ли не книксен сделала. Хотя скажи ей такое, она бы и не поняла, какой еще на фиг книксен? Нравы у этих «молодых» были просты, запросы не выходили за рамки обыденного. Сходить на рынок, купить продуктов, чего-нибудь приготовить на ужин к бутылочке беленькой — что еще надо? Эти самые бутылочки емкостью по 0,5 Гриша последние лет пять употреблял каждый божий день, что, скорее всего, и разлучило его досрочно с нами и с этим миром. Не пил бы, как знать, вполне бы мог прожить лет до ста, как его предки, кстати. Но это его выбор и его право, не осуждаю и даже вполне понимаю.
Когда у нас кончилась эра милосердия и начался капитализм, Гриша-джан был вполне готов ко всем пертурбациям. Он давно уже был наполовину ударником труда, а наполовину буржуем. Чужие деньги я не считал и точно не знаю, откуда что взялось, но, видимо, Гриша-джан заработанные на асфальте деньги сумел уберечь от всяческих дефолтов и выгодно вложить. Уже при новой власти завел уважаемый и почетный пару магазинчиков, кафе и совсем завязал с простецким занятием таксиста. Нет, из машины он не вылез, ездил до последнего, но возил уже сам себя и прибившуюся к нему на закате лет Альбину. При этом предпочитал Гриша-джан демократичный советский «жигуль» (зачем выделяться?), и терпеливо чинил его, обращаясь за помощью к другу Виктору.
Бизнес у Гриши, между тем, шел ни шатко, ни валко, но на жизнь хватало. Да вот беда, бумаги о почетном гражданстве куда-то затерялись, а вдруг понадобятся? Не раз Гриша-джан вскидывался с вопросом: «Альбина, ты нашла мои почетные бумаги ?» Альбина искала, ворошила альбомы и разводила руками. Гриша по привычке громко оглашал свое единственное ругательство, какое он вообще употреблял: «Вот пи....раза!». Гриша, отмечу, немного переиначивал популярное у Никиты Сергеевича Хрущева обозначение абстракционистов, модернистов и прочих, по его мнению, извращенцев в рядах нашей славной интеллигенции. Ну бог с ними, с извращенцами и с бумагами, ведь была же и где-то есть наверняка запись в официальных книгах, а Гришу по этому поводу никто не тревожил и сам он не особо переживал. Что деньги, что бумаги, все — прах, главное, чтоб человек был хороший.
Появился у нас в городе Гриша-джан давным давно, даже Виктор, друг его, не смог сказать, когда и как. Вроде в армии служил, понравилось и остался. Но не в первых эшелонах целинников, зачем такой экстрим? Друзьям Гриша-джан рассказывал, что осталась у него в одном замечательном кавказском городе хорошая квартира, что там же, в том городе, похоронена его жена, и имя называл. По-русски звучало странно, но можно было сказать проще — Вера. Не один год обещал Гриша-джан свозить на свою историческую родину Альбину, показать места обитания, прошлые и будущие. Проще говоря, квартиру и кладбище. Злые люди еще сомневались, повезет ли и есть ли вообще у него там хотя бы угол в коммуналке. Однако, Гриша-джан еще при жизни успел посрамить своих злопыхателей. Он свозил таки на Кавказ Альбину, и она потом с придыханием рассказывала, как ходили они на кладбище, и там действительно похоронена жена Гриши. А рядом выкуплено место, стоит камень с именем Гриши, только даты кончины нет. «Вот здесь я и лягу, говорил Гриша Альбине, - когда придет срок. За все заплачено».
Однако Гриша-джан упокоился на нашем костанйском погосте, на Кавказ его никто не повез. Да и как это вообще возможно в наше время, когда нет ни рейсов прямых, ни услуг подобных? Довези, попробуй, в таких нечеловеческих условиях. Понимаю родню и даже в мыслях нет неуместной укоризны. Может быть, не на грешной земле, а там, на небесах, встретил он свою рано ушедшую половинку? Как знать... А Альбина...Как в свое время пел уважаемый Вахтанг Константинович Кикабидзе, «Вот и встретились два одиночества, развели у дороги костер...» Но погас костер, и теперь по этой дороге идти Альбине одной, если не попадется когда-то еще один достойный человек. Или любовь к уже упомянутым бутылочкам не сведет на нет ее шансы на подобную встречу.
Рассказ, однако, как и песня уважаемого Вахтанга Константиновича, получается у меня некстати грустным, что вступает в явный диссонанс с веселым нравом «молодых» и историей их недолгой совместной жизни. А было так.
Гриша-джан уже порядочно лет куковал в гордом одиночестве и не раз намекал Виктору Черному, что не грех бы ему познакомиться с приятной молодой женщиной. В самом деле, тебе уже за семьдесят, жизнь сложилась, и дом вроде бы можно назвать полной чашей, но какая же это чаша, если в нем нет женщины? С этим не поспоришь, вот Гриша-джан и намекал товарищу. И товарищ не подвел.
Как-то под вечер, завернув на базарчик у телевышки, дабы прикупить родителям арбузов, он притормозил у ничем вроде бы не примечательного ларька. И потом никогда не жалел об этом, полагая, что это судьба и наказ товарища остановили его именно здесь. В городе катился к финишу теплый, без дождинки август, какие случаются у нас иногда, на радость хлеборобам. Сияло плывущее к горизонту солнце, согревая своим благодатным теплом горки вполне товарных овощей и фруктов и их не менее товарную с виду хозяйку. Поэт-песенник сочинил бы по поводу такого дня нечто вроде: «Последний поцелуй уходящего лета...» Такое вот витало настроение в этой части базарчика.
Поддавшись теплым чувствам, зацепился Виктор глазом за веселую симпатичную даму. Эта самая дама бодро кидала на весы фрукты и овощи, не сильно огорчаясь их весом, и по всему было видно, что одинока. Вы спросите, как это выглядит, можно ли точно определить, что дама одинока ? Не знаю, трудно сказать, но Виктор как-то почуял ее желание познакомиться. Однако, будучи в то время человеком женатым, все поползновения в свой адрес пресек на корню, но про друга не забыл. Над фруктово-овощной конкретной прозой прозвучал конкретный же вопрос:
- Ты замуж хочешь? Есть у меня друг... Года на два меня старше
С ответом дама, а это и была Альбина, не задержалась:
- Хочу. А тебе-то сколько лет?
Виктор снова приврал:
- Мне всего тридцать девять.
Дама дала понять, что она не против, и Виктор поехал к жениху с аналогичным вопросом:
- Гриша, жениться будешь?
Гриша-джан вальяжно расхаживал по двору босиком и в широченных клетчатых шортах. На прямой вопрос ответил четко:
- Обязательно.
- Так, тогда быстро бейсбол одевай, джинс одевай, едем свататься.
Сказано — сделано. И Виктор вместе с потенциальным женихом поехали к невесте. Встреча «молодых» под сенью телевышки прошла к обоюдному согласию и без претензий к свату. Никто не говорил ненужных слов про обман с возрастом, никто не пенял на внешность второй половинки. Видно было, что Гриша с Альбиной приглянулись друг другу. Наверное, бывает так не только в книжках, но и в жизни. Гриша-джан опять же без предисловий скомандовал: «Давай, чемодан бери, лавку свою закрывай, ехать будем». Альбина быстро закрыла овощной ларек, собрала свои пожитки на съемной квартире и двинулась навстречу новой жизни.
Как она жили, как ладили? Да всякое бывало, что тут сказать. Гриша-джан человек во всех смыслах устаканившийся, на стороне уже не искал счастья. Зачем искать, вот оно, в его доме, лаваш готовит. А Альбина, - ну что Альбина, всякое бывало, но в конечном итоге все бури стихали и в доме воцарялись мир и согласие. Так вот и прожили вместе лет пять, почти что душа в душу. За это время Гриша-джан продал дом, расстался с бизнесом. Зачем столько хлопот, на жизнь хватает и без торговой суеты. Бывали, повторюсь, и неприятности, и даже трагедии, ну так что с того? Не каждый день доводится нюхать розы, бывают в жизни и другие ароматы.
Вот, собственно, и вся история про Гришу-джан, бегло, коротко, но с пиететом. Жил он рядом с нами, и все, кто его знал, уважали человека за ровный характер, за веселый нрав и даже за любимое ругательное слово, которое я тут снова повторять не стану. Таким и запомнят его кореша, друганы, корефаны и просто товарищи. И, конечно же, Альбина, его боевая подруга на финишном отрезке жизни. А Виктор, Виктор Анатольевич Черный заслуживает отдельного рассказа. Хотя и отбояривается. Зачем, мол, про меня писать, кто я такой, чем заслужил внимание? Ну, напишу, тогда и видно будет, заслужил или нет.
P.S. Еще раз сожалею, что не успел сфотографировать Гришу-джан, и потому помещаю всего лишь три сохранившихся фото отца Виктора Черного, ассирийца по имени Анатолий. Портрет плюс два фото с охоты на сурка. Наверное, это браконьерство, хотя и на велосипедах. Но за давностью лет пусть прощен будет добытчик....
Владимир Моторико
Фото из семейного альбома Виктора Черного.
