С 1 июля у нас в области открылась охота на кроншнепа. Птица не из массового вида. Её ареал надо ещё найти. И хорошо, когда в долгих поисках рядом друг…
Вдвоём
Озерцо было так себе – блюдечко для чая, если смотреть сбоку. С зеленой каемочкой камыша по ободку. Со следами лошадиного табунного водопоя. В километре от накатанной степной дороги.
– Ну что, идем? – не терпится Алексу.
– Терзают меня смутные сомнения… Не слышал я, чтобы кто-то здесь охотился.
– Григорьевич, тебе решать. Как скажешь.
Алекс не охотник. Худощавого телосложения, с белой головой одуванчика, он больше напоминал пианиста, по недоразумению одетого в охотничий камуфляж. Он выезжал со мной на озера с такой радостью, будто его только вчера выпустили из тюрьмы. Скажи ему: а не перепрыгнуть ли нам пропасть в два прыжка, и Алекс только пожмет плечами: «Как скажешь, Григорьевич. Давай!». Он почему-то верит, что со мной у него это получится.
При другой жизни он был самым молодым командиром пассажирского самолета. Выйдя в 40 с чем-то лет на пенсию, он в наших блужданиях командирские обязанности полностью сложил на меня. Его «как скажешь» часто приводило меня в задумчивость: а сел бы я в самолет тогда, когда им командовал мой любезный друг?
Мы как-то поехали с ним на озеро Иссык-Куль. Киргизия, брат, это более суток на поезде, а далее на чем угодно с пересадками. На перроне Костаная я спросил Алекса, где его сумка. В той сумке должен быть дорожный провиант, а именно: запеченный в духовке домашний бройлер, сырокопченая колбаса, сало с мраморной прослоечкой, ну и по мелочам вроде баурсаков, помидоров, соленых огурчиков… Это не я выучил список, это Алекс с упоением перечислял, что мы будем есть в голодный год на пути к цели: «Ничего не бери, жена все приготовит и упакует по высшему разряду».
Естественно, Алекс сумку забыл… Он садился в поезд с таким видом, словно все мирское и съедобное ничто, по сравнению с тем великим и прекрасным, что нас ожидает на высокогорном озере.
Мы пристёгиваем ремни
Вообще-то Алекса зовут Александр Алексеевич. Но этот официоз не вяжется с моим другом. Он – Алекс, вечно молодой авиатор, который, будь у него хоть сейчас аэроплан, размером чуть поменьше советского АН-24, феерически бы пролетел даже под Большим мостом Костаная.
Я любил Алекса как Дон Кихот своего оруженосца Санчо Панса. И, как Санчо Панса, Алекс с ветряными мельницами предпочитал не сражаться, а участвовать. Он не стрелял уток, но охотно их оскубывал. Он сидел со мной в засидках, трясясь от холода, и ждал часа, когда в утренних проблесках замельтешит поднятая выстрелами дичь. Охота и сопутствующая ей рыбалка были для него новой увлекательной книгой, которую он читал с той мальчишеской тягой, с какой когда-то постигал основы постсоветского бизнеса.
После летной карьеры Алекс, внезапно обнаружив уйму свободного времени, начал заполнять его перестроечными идеями. Это были 90-е годы. Меховой цех, пошив дубленок, затем СТО… Алекс ездил на стареньком крепком «Вольво-340», хотя зарабатывал большие деньги. Они перестали быть целью.
Он все распродал и остался один на один, не прибитый ни к какому берегу. Потолок высоты у него был иной – аэрофлотовский – 10 тысяч метров над землей. С этой высоты он мечтательно сидел на колченогом обрубке пня у нашего охотничьего пристанища, обагренный лучами заходящего вечернего солнца. С Алексом было надежно и легко. Именно это меня и подтолкнуло. Ну, что ж, Алекс, пристегиваем ремни и полетели.
От винта, май фрэнд!
Озерцо было на виду у всех. Мы много раз проезжали мимо этого камышового острова в обглоданной суховеем степи Аулиеколя. Как и многие подобные, оно не имело ни имени, ни истории, ни отметины в охотничьих преданиях. При затяжной летней жаре такие кругляши скукоживаются до болотистого состояния, не интересные никому, кроме мелких пташек, наклевывающих в водянистых кочках насекомую мелюзгу. Однако раз в несколько лет эти сиротские создания заполняются аномальным половодьем, на пару последующих лет пребывая в более-менее приличном состоянии: есть вода, сюда залетает мелкая дичь. Ну, красноголового нырка или хохлатую чернеть взять можно. Предчувствие удачи заряжает меня порцией эндорфина.
– Уэлком ту тайм, май фрэнд! – кричу я Алексу, как это делают в кино рисковые англосаксонские парни, спасающие планету от нашествия злых демонов.
– Йес, сэр! От винта!– весело подхватывает мое настроение Алекс.
Провал
Я встаю во весь рост, походкой Железного Дровосека делаю шаг-другой от берега и… гвоздем по самую шляпку ухожу в землю. Чпок! – и здравствуй мохнатая западня. Будто кто-то выдернул у меня из под ног заслонку. Это уже не твердь, не земля и не почва, а дыра и я в ней по грудь. Успеваю растопырить руки, с леденящей душу ясностью понимая, что подо мной нет никакого дна. А то, что меня еще удерживает на весу – это просто торфяная корка. Упираюсь локтями – корка обламывается кусками. Она похожа на размокшую древесно-стружечную плиту, которой накрыли канализационный колодец, потому что чугунную крышку украли. И теперь ты по уши в этой дыре.
Жижа из пробитого слоя омерзительной змейкой сочится за рубашку. Алекс кидает мне шест, но от резкого движения тоже проваливается. Вот это уже страшно. Я импульсивно, на мышцах живота, судорожно вываливаюсь из западни. На ноги не встаю – на карачках дотягиваюсь до шеста и протягиваю его Алексу. Он выбирается наружу, делает широкий шаг и… опять в трясине, но его спасает шест, легший поперек полыньи. Нет никакого сомнения, что под нами пропасть, слегка замаскированная рыхлым торфяным грунтом. Кажется, мы нарушили его конструктивную целостность, и теперь имеем то, что имеем. Я говорю Алексу ползти поодаль от меня, чтобы уменьшить давление на корку.
Мало-помалу мы выбираемся болотными кикиморами наружу, плюхаемся в сухую пыльную траву, и оба ржем как лошади, почуявшие степное надежное раздолье. Взрослые семейные мужики, у которых уже взрослые дети и маленькие внучки, заходятся в истошном мальчишеском смехе, будто только что совершили забавную лихую глупость и им за это ничего не будет.
– Имея такого друга, мне и врагов не надо! – корчится Алекс.
– Идиот! – задыхаюсь я в ответном послании. – Ты зачем приперся так близко?! Утопиться прилично не можешь!
– Григорьевич, ты же знаешь – я только с тобой!
Хуже причины для смеха я не знал. Он возвращал нас к жизни, сводя остатки затесавшегося в нас страха, как выводят незадавшуюся татуировку. Ожог, боль, а далее камень с плеч. За каждым испытанием – свобода.
Уход
Алекс строил дом. На берегу моря в Сочи. Ездил, смотрел черновую отделку, потом заказывал мебель, нанимал дизайнера. Я думаю, скорее, для дочери, для внучки. Он не собирался переезжать. Он видел это место как точку на земном шаре, куда мы будем время от времени летать: «Григорьевич, самое многое, через месяц-полтора!». Рассказывал, как мы будем сидеть на лоджии, потягивать «Ркацители», смотреть на морской, уставший от жары закат, и прикидывать, как по возвращении в Костанай рванем в октябрьскую изморозь, погружаясь в бесконечную охотничью игру людей и птиц – кто кого перехитрит, кто тут сноровистее и азартнее.
В очередной раз он приехал из Сочи, покашливая. Сослался на кондиционер, на сквозняки. Потом позвонил мне уже из горбольницы. Алекс и больница – нелепее и не придумаешь. Я смеялся: «Алекс, какая простуда?! Ты что, от армии откосить хочешь? Вали оттуда!». Алекс тоже смеялся: «Никогда такого не было и вот опять».
В онкологической больнице его перевели в блок, больше похожий на одиночку для смертников. Алекс лежал наголо остриженный, с видом уставшего, но абсолютно спокойного человека, которому до выписки оставалось совсем мало. Попросил меня купить соленых грибов у придорожных торговцев. На улице стояла жара. «Алекс, какие грибы? Травануться хочешь?».
Менее чем за месяц он умер. Рак легких. Это было еще задолго до эпидемии коронавируса.
На отпевании в церкви на моем друге был коричневый костюм, рубашка, галстук. Я никогда не видел его в таком одеянии. Алексу наверняка в нем было неудобно. И поэтому мне казалось, что он просто опять что-то забыл, впопыхах, как с той сумкой на перроне. Ну обознался дверью. И теперь, прикрыв веки, он, чтобы не нарушать обрядовый протокол, беззвучно и примирительно говорил мне:
– Это мелочь, брат, забудь. Мероприятие ненадолго. Когда на охоту?
Фото из архива автора
