Рюбин любил весенним утром устроиться у окна с чашкой кофею и наблюдать за половодьем на Тоболе. Льдины проплывали через рощу величаво, словно крейсера на Неве, но берег не трогали, ни один плетень не пострадал, даже в самый высокий паводок. Плыла обычно Самодуровка, сараями, крышами, старыми лодками.
Что мы знаем о нем?
По устоявшейся привычке Владимир Карлович накинул серую полковничью шинель, и сразу после кофия отправился по заводу. Порядок и чистоту он навел тут с первых дней. Специально назначенный человек с рассветом выходил на улицу и начинал мести сор. Не везде, понятное дело, а в пределах огороженной зоны вокруг конюшен. Племенное дело не любит грязи, и человек старался. Так он орудовал метлой почти что месяц, а потом все начинал сначала. А Владимир Карлович вышагивал по чистой улице в сторону рабочих казарм.
Небольшая пробежка на фоне той самой Красной конюшни. Фото 60-х годов.
Ходил он не спеша, взглядом ловя малейший беспорядок. Коротко остриженные волосы, в левой руке любимая трость, правая заложена за спину, чтобы не терять выправки. Стучал, заходил в квартиру конюха или коваля, после взаимных поклонов и приветствий рукой в той же белой перчатке проводил по притолоку. И если обнаруживал пыль или копоть, стыдил хозяев: «Как можно, вы же этим дышите!» Второй раз в эту квартиру с проверкой можно было не заходить. «Дуркует барин», — шептались между собой те, кому довелось получить от Рюбина выволочку. А другие вспоминали совсем иные сюжеты из общения с полковником. Расскажу, конечно, расскажу и про них.
Само собой не оставлял Рюбин без внимания и конюшнии. В конце концов перчатка скоро набиралась лошадиного пота и печной сажи, и жена Рюбина, Клавдия Васильевна поручала ее заботам горничной. Собственно, что мы знаем о семье полковника Рюбина? Почти ничего, самые общие сведения, которые донесли до нас люди, служившие под его началом. Известно лишь, и то со слов крестьян, что была у него дочь от первого брака и сын от второго.
Первая его избранница заболела неожиданно черной оспой, неведомо откуда прилетевшей. Для ухода за ней позвали трех девочек-сироток из женского монастыря, и они, обмирая от страха заразиться, днями напролет молились и ухаживали за больной. Он не выжила, отдала Богу душу, а девочки не заболели, видно, дошли их молитвы до адресата. Анастасия Лаврентьевна Елизарова, со слов которой описываю этот печальный случай, встречала их потом живыми и здоровыми. Однако принимать на веру мемуары пожилых крестьянок, которые видели царизм и успели пожить при социализме, нужно с осторожностью. Память, бывает, и молодых подводит, а тут бабуля лет под сто…
Так и получилось, одна из них рассказала, что жил Рюбин со втрой женой в гражданском браке, едва ли не во грехе. Но нет же, историк и хозяин портала «Костанай и костанайцы» Арман Козыбаев нашел в церковных архивах запись о венчании полковника Рюбина и его второй жены Клавдии Васильевны в Затобольском храме. Нашлись даже фамилии свидетелей этого важного события.
Клавдия Васильевна иногда увязывалась за Рюбиным в эти его ежедневные обходы, доставляя ему порой своим присутствием определенные неудобства. Владимир Карлович никогда голос не повышал, но говорил внушительно и убедительно. А когда, бывало, случалось ему высказывать резкие слова, просил жену выйти из помещения, и уж тогда отчитывал виноватого, как положено. А жене такие слова ни к чему было слущать, Рюбин не хотел ронять себя в её глазах. Но и супруге однажды досталось от супруга. Полюбила она, проезжая через Самодуровку швырять босоногим ребятишкам мелкие сладости. Рюбину очень не понравились такие барские замашки, и он прямо высказал ей свои взгляды на этот счет.
А трость пришлось чинить
Человек сдержанный, в общении строгий, он не позволял и себе никаких неуставных вольностей. Но, было дело, дважды сорвался, не сдержав справедливых эмоций. После Первой мировой на завод нагнали пленных бывшей автро-венгерской армии. История сохранила зарплатную ведомость тех лет, и каких только фамилий там не попадалось (они есть у меня в книге В.П.Тулаева про историю конезавода). Австрийские, немецкие, венгерские, чешские — вся Европа растила наших коней. А один из пленных решил не сильно упираться в конюшне. Полагая, что Рюбин в предках все же немец и не станет сильно наказывать соотечественника. И как же он ошибался!
Рюбин почитал себя русским строевым офицером, у которого сын погиб на войне, может быть, от пули вот такого же разгильдяя. Он сделал пленному замечание, тот огрызнулся, и Рюбин отходил его своей любимой тростью, едва не сломав ее вдребезги пополам. Пришлось звать на помощь Павла Герасимовияча Зотова, мастера на все руки, с просьбой о починке. К Зотову мы еще вернемся, но и тут для продолжения темы как не вспомнить историю с ремонтом печи в кабинете у полковника.
Хорошая печь, но однажды, уже в начале весны, начала она дымить. Рюбин попросил уже упомянутого Зотова найти хорошего печника. Зотов печника нашел, но тот при всем его мастерстве оказался слабым в смысле горячительных напитков. Полученный аванс он тут же до копеечки пропил, а печь так и не починил. Узрев такие обстоятельства, Владимир Карлович осердился, а тот еще и на глаза ему попался. Рюбин опять же взялся за свою трость, а тот спрятался посреди большой лужи и отказывался выходить из нее, немотря на все увещевания полковника. «Не выйду, все бока мне обломаете!». «И за дело», — отвечал ему Рюбин.
Прощай, столичная жизнь
Когда полковник ушел, печник выбрался из лужи и помчался перебирать печь. Работал почти всю ночь, под утро протопил и убедился: горит ровно, не дымит. Тут и Рюбин явился. Работа ему понравилась, он отошел от обиды, позвал бухгалтера и приказал выдать мастеру десять рублец золотом. Тот не возражал, только попросил заплатить ему ассигнацией: карман дырявый, не донесет до дома. Эту историю рассказал в своих мемуарах Александр Сергеевич Голубых, известный в области человек, большевик, едва не расстрелянный колчаковцами. Присовокупив подобающие времени слова о тиране и царском сатрапе.
А Рюбин… Полковник печалился о судьбе сына, не раз писал прошения в канцелярию Конезаводства в Санкт-Петербург, с просьбо отправить его на фронт. Но каждый раз ему приходил отказ, обоснованныый на его безупречной службе на обронном предприятии, каковым считался конезавод. И тогда Рюбин понял, что судьбой предназначено ему до самой пенсии служить отечеству здесь. А может быть, и незачем уже думать про столичную жизнь, к которой он не был привычен изначально. И тогда он прикупил на свое жалованье земли на берегу Тобола, и там, где потом выстроили обувную фабрику, заложил себе дом. В расчете доживать здесь последние годы, сколmко будет ему их отпущено.
Царского сатрапа, между тем, в народе уважали и ценили за справедливость и… щедрость. Никто и никогда его в приятельских отношениях с рабочим классом не замечал, дистанцию он держал как положено. Но барства не терпел и себе не позволял, и если человек заслуживал, он получал от честной работы все. Приличную зарплату, подарок к свадьбе или рождению ребненка, премию к православным праздникам. С улицы на завод кого попало не брали, только людей проверенных, с рекомендацией. И то не надо забывать: конезавод был оборонным предприятием, которое имело от государства многие преференции.
Владимир Моторико
Фото из архива автора
Все снимки опять же сделаны в 60-70 годы. Но люди, которые попали мне в объектив, это тоже история конезавода, которую начал писать полковник Рюбин.
(Продолжение следует)
