Новый год был настоящим горем для начинающих журналистов. Где-то кто-то сочинял тосты, поднимал бокалы, слушал новогоднее поздравление от родной партии и правительства, а газетный стажер куковал в типографии. Правда, не один куковал, если подумать, там была целая толпа народу, так что скучно не было. И все-таки...
Тогда была такая традиция, я бы даже сказал, неписанный закон: утром 1 января каждый советский человек должен был найти в своем почтовом ящике первую за этот год газету. Если он ее, конечно, выписывал. А таких, которые не выписывали, и не было, попробуй, не выпиши. Выписывали все, и даже в очередь на почте становились. А газета выходила 1-го, даже если это был понедельник.
И неважно, какая это была газета, районная, областная или вообще молодежная. На первой странице любой из них обязательно было озвученное вчера первым лицом государства поздравление советскому народу. А когда лицо уже не в состоянии было его прочитать, это делал диктор.
Другим обычаем, но уже местечкового характера, было дежурство в типографии самого молодого сотрудника. Точнее, последнего, поступившего на работу в редакцию. Тем самым газетные мэтры имели возможность спокойно встретить праздник, а молодой на деле доказать, что он всегда готов. И не подведет коллектив в трудную минуту.
Минута эта растягивалась, как правило, на всю новогоднюю ночь. Типографским рабочим спешить было некуда, они знали, что в лучшем случае попадут домой утром нового года. И доплата им шла за работу в неурочные часы. И не дай бог кто-то начнет суетиться, ускорять процесс, тут и выйдет такое безобразие, что потом устанешь отбиваться от всяческих лишений и наказаний. Печать газеты было делом сложным, многоступенчатым, а на том оборудовании еще и непредсказуемым. Иной раз из-под валиков машины выходило такое, что лучше бы этого никто не видел.
Были люди, которые коллекционировали газетные опечатки, и там такие перлы попадались, что в приличном обществе вслух не прочитаешь. В основном, почем-то матерные или политически неправильные. Да вот один из самых невинных, к примеру. На всю первую страницу крупным шрифтом призыв: «Выше темпы весенне-половых работ!» Однажды показали мне совершенно ужасный заголовок о пребывании Анастаса Ивановича Микояна на Кубе. Кто-то поспешил, на свою голову, и пропустил. Но дословно цитировать не рискну этот кошмар, ибо нецензурно.
Бывалые типографские рабочие и не торопились. Откатали пробный оттиск одной страницы, отдали читать дежурному и заварили чай. Пока он настаивался, привычно собирали нехитрый ужин. Оливье, селедки под шубой и прочих деликатесов времен развитого социализма там никогда не бывало. Кто-то доставал шмат сала, у кого-то находилась луковица, кто-то сберег к вечеру картошку. Как раз картошка и была самым главным блюдом очень позднего ужина, а совсем не то, о чем можно было подумать.
Готовили ее очень просто, но в первый раз глядеть на это дело было жутковато. Газетные строки тогда были очень весомыми, их отливали из олова со всякими присадками, и строка за строкой укладывали на талер. Это был, конечно, не ручной набор, когда строка собирается из отдельных буквочек. Нет, прогресс шагнул так далеко вперед, что отливалась сразу целая строка. Правда, если в ней где-то вкрадывалась ошибка, надо было переливать всю строку заново. А пока ее переливаешь, другая ошибка вылезала рядом.
Так могло продолжаться до бесконечности, если вдруг наступала черная полоса. И, в конце концов, верстальщик, не выдержав такого издевательства, своим рабочим шилом просто заковыривал ошибочную букву. Замарывал ее до неузнаваемости, типа, это на металл что-то упало. И продолжал верстку, надеясь на понимание дежурного.
Так вот, линотип, который отливал оловянные строки, имел в своем нутре большую емкость, в которой постоянно плескался расплавленный металл. На него и укладывали помытые картофелины, которые сами собой на его поверхности кувыркались и запекались. Получалась очень вкусная картошка в мундире, без обычных для этого блюда горелых бочков. Про то, что в олове, на котором она кувыркалась, есть еще сурьма, свинец, медь и прочие металлы, все конечно знали, но верили, что авось пронесет. Главное — вкусно и просто, да и молоко выдают за вредность, так что как-нибудь обойдется.
Не раз и мне приходилось пробовать это новогоднее полиграфическое блюдо. Возьмешь с опаской в руки, разломишь, а там обычная, хорошо пропеченная картошка. Ароматный дух этого блюда отшибал всякие мысли о вредных металлах. Да вот же, кушают люди, и не в первый раз, и никто ничего. Хорошая была картошка. Точно такую можно приготовить и дома, если помыть ее и запечь в духовке газовой плиты. Но дома и вкус не тот, и настроение.
Насчет толпы людей в типографии, это сущая правда. Сколько людей обслуживали печатную машину, уже и не помню, но человека четыре, не меньше. Плюс линотипистки, плюс сколотчицы, женщины, которые принимали из-под валиков машины готовые газеты, собирали их в ровные пачки. Да плюс парочка корректоров, это уже от газеты. И дежурный был не один.
Собственно, их было двое. Один из числа опытных журналистов, который должен был отловить политическую ошибку. Он назывался дежурным редактором, раньше всех прочитывал все тексты и вполне имел шанс попасть к новогоднему столу. Его сменял на посту «свежий глаз», еще один дежурный, но менее ответственный, который должен был заново все прочитать и найти такую глупость, которую пропустили все. Такое вот противоречие. В своей комнатушке то же самое читал цензор, который назывался, конечно, иначе, потому что цензуры тогда тоже официально не было. Но был человек, который вроде бы охранял государственные тайны.
И он таки находил эти тайны, самые неожиданные для обычного человека, но заранее предусмотренные его таинственными талмудами. Ну, о том, что в таком-то районе люди болеют гриппом. Не дай бог, эпидемия, и недруг прочитает. Убрать! Или вдруг выходил запрет на всякие публикации про отечественные ЭВМ, иначе говоря, компьютеры. Эти чудовищные создания с минимальным объемом памяти занимали целые этажи и отставали от всех зарубежных аналогов лет на сто. Может, потому и писать про них нельзя было?
Газету мог подписать дежурный редактор, «свежий глаз», но если не было визы цензора, печатать ее не имели права. С расцветом демократии всесильное ведомство тихо умерло, не оставив даже следов в трудовых книжках своих служащих. Вроде бы не стало и государственных тайн, хотя какие-то намеки на них иногда всплывают. А где-то в дальних закоулках моего стола валяется последний привет от цензуры: изрядно отощавшая книжка с запретами. А были фолианты!
Уже ближе к утру, когда газета почти готова к печати, последний дежурный с надеждой пробирался в печатный цех. Ловля ошибок к этому времени надоедала настолько, что глаз просто скользил по строкам, не вникая в смысл. В такой момент можно было пропустить что угодно, и даже цензор, случалось, терял бдительность. Давила ответственность, постоянно свербила мысль, что вот где-то затаилась дикая, нелепая ошибка, а ты ее не видишь. И чтобы стряхнуть с себя это наваждение, бредешь к печатникам. Ну, сколько можно ждать?!
А сколько надо, столько и жди. Да куда ты торопишься? Новый год уже три часа как наступил. Да садись ты с нами, хоть перекуси, завтра и ты отметишься за праздничным столом. Точнее, уже сегодня. Сейчас поедим, запустим машину, и закончится твое дежурство. Все были ни в одном глазу. Ни разу не видел во время таких бдений нетрезвого печатника. Зато историй про старые типографские времена можно было таких наслушаться, что иногда даже мелькала мысль: а ведь повезло тебе с этим дежурством. Где и от кого ты еще услышишь такие байки? Разве что на рыбалке...
Но вот и последняя виза, уже поредели ряды стойких людей, которые встретили праздник в неуютном цехе, начала разгон печатная машина. Вот уже вышла она на крейсерскую скорость и сколотчицы принялись паковать пачки праздничной газеты. По традиции выдернешь из общего потока себе одну газету и с чистой совестью бредешь домой по пустынным улицам. Ну или почти с чистой. Потому что вот на третьей странице глаз как-то странно остановился на строке про то, какую замечательную книгу написал дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев. И ведь знаешь, что если что-то тебя задержало на слове, вернись, перечитай еще раз. Но не стал, поспешил, и хоть под фонарем теперь становись, перечитывай.
Но какой в этом смысл, газета уже пошла в народ. Господи, пронеси!
С этой мыслью уже дома, так и не открыв страниц, заваливаешься на боковую, надеясь отоспаться к вечеру и хоть телевизор посмотреть. Но законы подлости работали всегда. Утром даже первого января обязательно найдется сосед, которому позарез надо именно в это время начать ремонт или поменять плинтусы в комнате над твоей головой. Еще Ильф с Петровым в «Золотом теленке» писали о тайной лиге дураков, которые одни только способны на столь дикие поступки. И уже сквозь сон под стук молотка думаешь про соседа: я давно подозревал, и вот оно, еще одно доказательство.
У вас соседи в праздники перфоратор не включали?
P.S. Все хотел вставить, да никак не вставлялось, о чем же мы писали в праздничном новогоднем номере лет тридцать, а то и сорок назад. Кому неинтересно, не читайте, а кому наоборот, так добро пожаловать. Я коротко.
Вы знаете, самое удивительное, что те новогодние номера в принципе не сильно отличались от нынешних. Ну да, новогоднее поздравление, как без него. Призывный плакат про ударный труд и решения партийного съезда. Это на первой странице. На последней — коротенько программа телепередач из Москвы и Алма-Аты, а других каналов и не было. Но зато рядом перечень кинотеатров города и фильмов, которые идут в них. Девять кинотеатров да плюс драмтеатр, гуляй — не хочу!
А все остальное место заполняли праздничные интервью с достойными людьми, радостные сообщения о том, где чего построили, запустили, вручили. И это было правдой, действительно строили, пускали, вручали. Очерки опять же про достойных людей. Немного политики о происках мирового империализма и конкретно американского президента. Плюс лирическая струя — стих о родном городе: «Новогодняя ночь... Мои мысли с тобою, мой город, Мой родной Кустанай в новогоднем пушистом снегу...»
Четыре больших страницы, которые можно было не только листать, но и читать. Даже небольшой материал на третьей странице, именуемый политической беседой, имел четкий уклон в конкретные социальные достижения. Садики, пенсии, жилье, новостройки. Не помню случая, чтобы кого-то убили, задавили или просто ограбили в праздник. Может, и случался какой криминал (шапки, бывало, срывали с прохожих), но разве сравнить его с нынешним?
Такое вот застойное содержимое газеты, да и жизни тоже.
На снимках первая страница праздничной газеты, новогодняя торговля, наши корректора и верстальщики. Линотипный цех, правда, уже более современный.
Владимир Моторико.
Фото из архива Василия Середенко.
Владимир МОТОРИКО
