Начало здесь
Буран накрыл поселок неожиданно. Разом утонула в белой пелене роща, луга, ручей, зашумели подросшие сосны в саду. Даже добротный полковничий дом, срубленный лучшими плотниками Кустаная, начал постанывать и поскрипывать.
Дело любит чистоту
Рюбин подкрутил фитилек в керосиновой лампе и плотнее прихлопнул входную дверь. Глядя в потухшие окна своего не старого еще дома, Рюбин вспомнил, как подобную же непогоду описывал его любимый Пушкин в «Капитанской дочке». Материал для романа он собирал неподалеку от этих мест, с помощью своего друга Владимира Даля, который служил у Оренбургского генерал-губернатора на какой-то канцелярской должности. Даль возил друга по окрестным селам, помогал в поиске очевидцев пугачевского бунта. Материала собрали на целое собрание сочинений, но Рюбин любил «Капитанскую дочку».
Резкий порыв ветра колыхнул огонек лампы, Рюбин убрал ее со сквозняка и накинул на плечи полковничий китель. Звание Владимир Карлович заслужил, он знал это, но временами накатывало чувство, что чего-то он недоделал, что-то не довел до совершенства. И тогда он снова мысленно окидывал взглядом пройденное и всегда находил себе новое дело. Конезавод строили долго, целых четыре года, и не только конюшню из красного кирпича. Строили её красиво, с георгиевскими крестами на фронтонах, с резными жестяными фигурками на люках вентиляции.
Из такого же красного кирпича выстроили две казармы для рабочих, а все прочее срубили из надежных лиственничных бревен. Полковничьи «хоромы», офицерский изящный дом, в котором уместили и всю канцелярию, возвели церквушку и часовню. А еще много сил и матерьяла ушло на надежный забор вокруг самого завода, куда не допускались праздные люди и даже, порой, приезжие по делам чиновники. Надежный страж опрашивал гостей, по каким делам их сюда их прибило, и только потом пускал за ограду. Племенное дело любит чистоту и порядок, здесь нет места бездельному субъекту.
Владимир Карлович вспомнил, как лично, никому не доверяя важного дела, пускался он где с почтовой каретой, а где и на поезде в далекие калмыцкие степи. Под Астраханью, у калмыцкого коннозаводчика Абуши Дундукова, выращивали прекрасных кавалерийских коней для донского казачества и для российской армии. Там выбирал он для своего завода крепкого жеребца. Потом торговался, как цыган на ярмарке, выключив на время свои офицерские замашки. Не ради сбереженных государству копеек, а чтобы соблюсти восточные обычаи. Человека, который покупал товар не торгуясь, калмыки не уважали и норовили подсунуть некую дрянь.
«Тургайская газета», 1906 г.
Всякое бывало в буран
Вообще, за годы, положенные на этот завод, лошадей, и людей, которые их растили, Рюбин словно обрел вторую профессию, плюсом к своему офицерскому служению. Стоило только вспомнить, сколько ушло кирпича на одну только конюшню, и как его доставляли из Троицка, так разом уходили прочь мысли о несделанном. Дороги не было, «железка» только в мечтах витала. Всё возили на лошадях да быках, а путь неблизкий. Да мастеров среди строителей еще поискать пришлось, тех же резчиков по дереву зазывать из костромских деревень, да платить им звонкою монетой.
Владимир Карлович надумал по привычке обойти завод, хозяйским взглядом оценить непогоду и урон, который мог нанести ему буран. Наметет вдруг с подветренной стороны сугроб, а серый недруг мигом перекинется через забор, и вот он уже у племенной конюшни. Но прежде чем уйти в непогоду, Рюбин перелистал доставленную утром из Оренбурга «Тургайскую газету». Большие статьи интереса не вызвали, он отложил их на утро, а мелкие заметки пробежал взглядом.
*Замерзший.10 ноября крестьянка поселка Затобольского Александра Чурикова, 68 лет, возвращаясь домой из бани, в виду небольшого бурана, сбилась с дороги. На другой день она была найдена на льду реки Тобола около монастыря.
Утонувший. 10 ноября крестьянин поселка Николаевского Асенкритовской волости Николай Джульковский, 20 лет, отправился по льду через реку Аят; на середине реки лед подломился и Джульковский утонул.
Рюбин подивился беспечности юноши, а про замерзшую тетку подумал, что такой буран и впрямь мог натворить немало неприятностей. Вспомнил, как и сам вот в такой же буран прошлой зимой сунулся было за околицу, а там серый гость будто ждал его. Мигом скользнул под живот коню и едва не вцепился ему в горло. Но Рюбин тогда успел выхватить казачью плеть и хлестнуть изо всех сил зверя. Тот с воем пропал в буране, а Владимир Карлович вернулся под защиту надежной ограды.
Потом дело разрослось, казарм для рабочих не хватало, и Рюбин разрешил строиться вокруг ограды. Они и строились, кто как мог, но волки уже к конюшням не лезли. Хватало сараюшек вокруг завода и цепных собак, которые первыми встречали волчьи набеги. Бывало, еще как бывало, особенно в такую непогоду.
Все спокойно, хворых нет
Подсев поближе к лампе, жена углубилась в какой-то французский роман. Когда Рюбин уже топтался у двери в полушубке, подняла голову, но ничего не сказала. Знала, что идет по делу и ничто его не остановит. Владимир Карлович прихватив свою любимую трость, распахнул дверь и шагнул в непогоду. Буран подхватил его и мигом промчал сотню метров до красной конюшни. На условный стук калитку в воротах распахнул дежурный конюх и, вытянувшись во фрунт, отрапортовал, что на заводе все спокойно, хворых коней нет, корм даден, вода налита.
Рюбин не сомневался в честности конюха, но попросил его: «А дай-ка ты мне, Егорыч, керосинку, по денникам пройдусь». Тот быстро отыскал запасную лампу, запалил огонек и вручил полковнику в руки. Владимир Карлович шагнул в коридор с манежа. А манеж у них получился на славу, просторный, с высокими потолками. Открывали конюшню первого января 1888 года, аккурат до рождества успели. И как только закончился рождественский пост, прямо в манеже накрыли праздничный стол и отметили это большое событие. Я там не был, мёд-пиво не пил, но знаю, как оно было.
Рюбин шел вдоль денников, лошади похрапывали, завидев свет, и косились на незваного гостя. Наконец, выбрав молодого жеребчика, Рюбин вошел в денник и протянул ему на раскрытой ладони кусочек колотого сахара. Конь мягко принял угощение бархатными губами, а Рюбин рукой в белой перчатке провел ему по крупу. Потом поднес перчатку к свету: чисто. Значит, в конюшне впрямь порядок, и кони почищены, как положено. Уходя, приложил руку к офицерской папахе и одобрил служаку Егорыча взглядом. «Хорошо службу несешь, молодец».
Буран на улице не стихал, но на душе словно стало светлее. Дом, конюшня, семья, сослуживцы, все течет своим порядком, и по весне можно будет готовить к отправке в армию очередную партию лошадок. Подумал еще, что надо бы выписать из Санкт-Петербурга хотя бы пару жокеев. Это потребует, конечно, дополнительных трат, но должны быть и среди строевых коней хотя бы с десяток обученных скаковых. Чисто для форсу.
Владимир Моторико
Иллюстрации с картин Георгия Сокова и самодеятельного художника Валентина Чиченкова (офицерский дом у красной конюшни).
( Продолжение следует)
