В октябре «КН» познакомил читателей с Александром Моисеевым - отшельником, который живет на границе Наурзумского заповедника. Материал назывался «Робинзон XXI века». Александр Петрович около полувека живет вместе с природой и за это время накопил бесценный опыт наблюдений за животными и особенно за птицами. Сегодня «ЧиЖ» публикует его заметку о соперничестве человека и кедровки.
Птица быстро запомнила свою кличку Ворона.
Каждые 15-20 лет, когда в Сибири случается неурожай кедровых орехов, поздней осенью в Наурзум прилетают кедровки. Большинство птиц истощены, и быстро теряют способность к полёту. Найти их можно всюду – в лесу, в степи, во дворах. Мёртвых и полуживых кедровок приносят мне в музей по несколько штук в день. Типичные врановые птицы размером с галку, сплошь в пестринах. Большая вытянутая голова, умный вопрошающий взгляд. Невольно задаёшься вопросом – почему они погибают от голода там, где грачи и галки набирают вес перед осенними кочёвками? В ноябре 2008 года одну такую истощённую кедровку я поместил дома в большую дроздовую клетку. От слабости кедровка не могла сидеть на жёрдочке и даже не пыталась ущипнуть за палец, когда её брали в руки, но охотно склевала с ладони кучку предложенных мучных червей. Так бывает с истощёнными птицами, когда даже известные среди любителей такие «дикари», как жаворонки или трясогузки, в первые минуты берут корм из рук, а к утру всё равно погибают. Остаётся впечатление, что у этих обречённых птиц из всех инстинктов сохранился только пищевой рефлекс. Но кедровка, вопреки опасениям, утром сидела на жёрдочке, чистила оперение и погибать явно не собиралась. Чтобы узнать её кормовые предпочтения, я выставил в клетку несколько маленьких баночек с теми продуктами, что нашлись в доме. Первым делом она проглотила несколько кусочков сырой свинины. Арахис и кусочки грецкого ореха подержала в клюве и отвергла, съела нескольких мучных червей, но не всех, вернулась к мясу и принялась прятать кусочки за бортик поддона клетки. Лёгкими ударами клюва уплотняла там, где мясо выглядывало из-за бортика. Затем аккуратно прикрыла тайник баночками-кормушками. На невысокий бортик баночки опирались одним краем и стояли теперь под некоторым углом, но кедровка ставила их так бережно, что корм не вываливался. Полюбовавшись с жёрдочки на проделанную работу, кедровка убрала баночки с тайника и стала пополнять его оставшимися продуктами. Грецкие орехи, рисовую кашу, хлеб и печенье добавила к спрятанному мясу. Добрую горсть подсолнечных семечек переправила в подъязычный мешок, вывалила на песок в углу клетки и поставила сверху опустевшую кормушку. Муравьиных куколок тоже набрала под язык, но тут же выложила на песок и склевала. Арахис она за корм не посчитала и оставила его в кормушке. Снова прикрыв тайник, без паузы принялась исследовать клетку. Делала это не торопясь, детали клетки осматривала то одним глазом, то – другим, трогала клювом, дёргала за проволочки.
Когда я вернулся вечером с работы, клетка уже была открыта. Кедровка отдыхала на верхней кромке монитора. Белые, резко пахнущие пятна помёта чётко указывали, что она исследовала всю квартиру и особое внимание уделяла рабочему столу и дивану. Клетка оказалась совершенно целой. Чтобы её открыть, надо оттянуть в сторону пружинную защёлку и одновременно нажать на дверцу. Птица могла это сделать только случайно. В моей, достаточно долгой, практике подобный побег случился впервые. Кедровка уже немного летала и в руки не давалась. Пришлось на время выключить свет, чтобы её поймать и вернуть в клетку. Настроения это ей не испортило, хотя после поимки в темноте даже ручные «сиделые» птицы отходят от стресса только через час-другой. Кедровка искупалась в миске и занялась чисткой и укладкой оперения. Вела себя так, будто жила в этой квартире уже не первый год. Через некоторое время я снова глянул на клетку и невольно вздрогнул – распушив оперение и втянув длинную голову в плечи, в проёме открытой дверцы сидела кедровка и следила за моими передвижениями по квартире. В её позе было столько комфорта и спокойствия, что я решил не беспокоить её до утра.
На дверцу клетки пришлось поставить вторую защёлку. Но вечером кедровка снова встречала меня, сидя на мониторе, который остался чистым только благодаря чехлу. Открыть одновременно две защёлки птица не смогла, но несколько вертикальных прутьев рядом с дверкой теперь свободно болтались. Кедровка сняла с них поперечную оплётку из миллиметровой алюминиевой проволоки. Где не удавалось расплести, она просто сломала проволоку. С того дня кедровка планомерно разрушала клетку, а я, столь же планомерно, клетку ремонтировал и укреплял. Менял проволоку оплётки на латунную, затем – на отожжёную стальную. Кедровка во время таких ремонтов отходила в угол клетки и негромко угрожающе скрипела, как бы говоря: «только тронь!» Проходило несколько дней, и кедровка изобретала новый способ выбраться из клетки. Она полностью поправила своё здоровье, свободно летала и метила своими «ароматными» пятнами квартиру сверху донизу. К другим живущим у меня птицам она относилась равнодушно, но наводила на них ужас своими полётами. Если какой-либо предмет привлекал её внимание, она его осматривала с разных сторон и принималась ломать. Вскрыть пульт от телевизора и спрятать батарейки под подушку – минутное дело! Прошло несколько лет, а я до сих пор не могу найти крышечку от того пульта.
Ручной и ласковой кедровка не стала. Чтобы иметь другом птицу из семейства врановых, надо брать её из гнезда в возрасте нескольких дней и самому выкармливать. Оправившись от истощения, кедровка больше не брала корм из рук, а когда я выбросил из её тайника прокисшее мясо, перестала мне доверять и прятала корм только в те моменты, когда я на неё не смотрел. Если же она ломала и прятала несъедобные предметы, то мой взгляд её не смущал, но некоторая настороженность по отношению ко мне присутствовала - когда мы встречались глазами, её поведение всегда менялось. Иногда это выражалось сменой деятельности, а чаще – секундной паузой в работе.
Не мудрствуя, я дал кедровке кличку Ворона. Она быстро его запомнила, и в течение зимы у нас даже сложилась традиция вечерних бесед. Выключив верхний свет, я что-нибудь говорил кедровке и часто вставлял слово «Ворона». Она скрипучим карканьем отвечала. По мере засыпания ответы становились всё короче и тише.
Желая как-нибудь отвлечь кедровку от организации очередного побега, я загружал в клетку самые разные предметы. Из шести баночек-кормушек и двух горстей сантиметровых обрывков тонкого картона она строила бесконечные комбинации. Иногда в этих построениях даже просматривалась симметрия. При сооружении из банок столбиков и пирамид корм не вываливался, и почти не проливалась вода. Рабочий день кедровка начинала с пересортировки по баночкам кормов по каким-то своим критериям. Кусочки картона служили маскировочным материалом, а иногда играли роль корма, который надо спрятать. Однажды утром я положил в клетку густую полуметровую веточку лоха с плодами, а вечером ветка оказалась лежащей на крыше клетки. Ягоды лоха уложены в баночку и прикрыты кусочками картона. Протолкнуть в сантиметровый зазор между прутьями ветку со всеми её шипами – даже для человека непростая задача.
Последний побег, уже в конце зимы, происходил через крышу. Съёмная рама крыши, с сантиметровым зазором по периметру, крепилась к стенкам клетки латунной проволокой. Кедровка эту проволоку размотала на трёх стенках и крыша упала одним краем на жёрдочку. При этом птица не притронулась к той стороне клетки, что обращена к стене комнаты. Говорить здесь об инстинктивном поведении даже неприлично – кедровка исследовала, планировала, и могла в течение всего светового дня выполнять запланированную работу. И быстро училась. К весне проволоку она распутывала виртуозно.
Кедровка, при содержании в квартире, оказалась птицей, мягко говоря, нескучной. Можно проводить, к обоюдному удовольствию, бесконечные опыты и тесты на сообразительность и умение работать. Эта птица не впадает в панику и всегда пытается сообразительностью и трудом исправить положение. К сожалению, содержание в квартире такой крупной и неугомонной птицы причиняет столько хлопот, что это становится для хозяина почти образом жизни. При отсутствии в корме кедровых орешков помёт кедровки становится жидким. К концу дня песок или опилки на дне клетки превращаются в болото с резким неприятным запахом. Приходится ежедневно мыть поддон кипятком с разными порошками. Через короткое время этим запахом пропитывается вся квартира. Больше всего меня беспокоил не проходящий страх при виде кедровки других живущих в квартире птиц. Они почти прекратили петь и жили теперь, что называется, с оглядкой. Сказывался инстинктивный страх перед вороной. Дождавшись мая, я отвёз кедровку на склоны Тургайского Прогиба, где среди родников и перелесков уже гудели насекомые и пели птицы.
