Душевного волнения ничто не предвещало. Стулья в несколько рядов, на них – пожилые люди, в основном женщины. Только что закончилась официальная часть, осталось дать небольшой концерт – силами местной художественной самодеятельности…Фон для красного платья
Концерт по случаю праздника был адресован тем, кто живет в пансионате для инвалидов и престарелых. И пансионат – хороший, и мероприятие – благополучное, но если откровенно, уйти отсюда хотелось. Такова естественная реакция любого человека на одиночество, даже чужое, даже вполне уютное, если говорить о бытовых условиях.
Тем временем артисты проверяли аппаратуру, в стороне мелькнуло красное платье. А потом оно оказалось в центре, объявили фамилию исполнительницы, название песни, совершенно нейтральное, не предупреждающее об эмоциональном содержании мелодии и слов. И потому так неожиданно и щемяще прозвучали аккорды, и глубокий голос, как поток теплой воды, размыл окружающую казенность и пласты времени, занятости – весь тот ледяной наст, корку, в которую закована душа большую часть земной человеческой жизни.
Песню я потом вспомнила, её исполняет Надежда Кадышева. Но здесь, в Карасу, ее пела Анна Тимошенко, и не хуже, чем знаменитая многими любимая певица. И так совпали слова: «…и на этом берегу я забыла, как любила», – с тем, что было вокруг. Все дело было в этом – в совпадении настроения песни и аудитории.
Плывем, не зная...
Может быть, и к лучшему, что люди редко задумываются, что каждый день, не говоря про год, они плывут к другому берегу. И что чем дальше, тем ближе они к утрате любви. Не стоит разделять ее на виды, любовь, она всякая человеку необходима. Но есть берег, где любовь не обитает. Где она забывается, выветривается из памяти, из обихода, из самой жизни. Если только ветром, солнцем или еще чем-то необыкновенным не занесёт на тот пустынный берег семечко, уголек, искорку любви. Там, в пансионате, мне показалось, что Анна пришла с любовью. Иначе не стали бы женщины в рядах для инвалидов и престарелых вытирать глаза. И я сама бы не поспешила надеть очки…
Дебют
«Обязательно надо ее поблагодарить», – решила я. А когда обменялась с Анной вежливыми фразами, признаюсь, захотелось узнать о ней побольше, о ее собственной жизни и, может быть, о жизни личной.
Она начала с того, что мама Валентина Григорьевна хорошо пела. Родителей судьба забросила в Казахстан вместе с их родителями, дедами Анны. Немецкие, литовские, эстонские корни в сороковые годы подпадали под санкции, под выселение с насиженных территорий. Люди приехали в Карасуский район не по своей воле, но прошло время – и не стало земли роднее.
– Мама уезжала на пмж в Германию, чтобы «помочь внукам», но мало сказать, что она там тосковала – жить не могла, – рассказывает Анна. – А сама я здесь люблю все, до самого ржавого гвоздя…
Они жили в маленьком отделении бедно, скудно, но пели. Было у них две комнаты и пять детей. Да еще люди приезжали по делам, останавливались у них. И тогда пели особенно хорошо, слаженно и душевно. И девочка решила, что песня – это и есть главное, для чего люди живут. Правда, бабушка со временем стала ее ругать: ты счастье свое пропоешь, это плохая примета – все время петь. Но было уже поздно. Аня пряталась от старших, чтобы вдоволь петь. Причем громко, чтобы все силы в песню уходили. А поскольку в репертуаре были в основном народные песни, то им того и надо было – силы и души.
Аня додумалась петь в пустую трехлитровую банку как в микрофон – получалось громко, и она представляла, что ходит по сцене, все ее слушают, всем нравится, как она поет. Так ее однажды и застукала местная работница культуры.
– А ну-ка, приходи в клуб, будем тебя слушать…
Пришла в ситцевом сарафане, в косыночке – хорошо одетая, как ей казалось. Послушали, приказали готовиться к фестивалю комсомольской песни. Исполнить надо было песню «Товарищ», которую пел, если кто помнит, Лев Лещенко («Я песней, как ветром, наполню страну»), и «Я люблю тебя, Россия» из репертуара Людмилы Зыкиной. Девочке было 15 лет, ее семья была бедной, поэтому одевали Аню на фестиваль всем клубом. Чужие босоножки она покрасила зубной пастой, чтобы казались поновее. Но когда приехала в Кустанай, увидела своих конкуренток и конкурентов, поняла, что выглядит она Золушкой, задолго до бала. Да и поддели ее некоторые: разве в такой одежде на сцену выходят?
И если бы пение не было для Ани делом самым естественным, органичным и любимым, кто знает, как бы она пела и пела ли бы вообще. А так она вышла на сцену, спела и удалилась, не думая о результатах. В итоге в своей номинации она заняла первое место, ей вручили грамоту и приглашение на учебу в Алма-Ату, в консерваторию. Больше всего она обрадовалась подаренной красивой кукле, какой у нее никогда не было.
Не судьба...
С фестиваля домой приехали ночью. Аня разбудила родителей, показала трофеи. Мама заплакала, порадовалась. Но Алма-Ату с консерваторией домашние пропустили мимо ушей.
– Мама никогда бы меня не отпустила в такой большой город. Да и денег у нас не было даже на дорогу. Никто в семье не воспринял приглашение как шанс на другую жизнь. Не судьба, видно…
Однако через время Анна поступила в Целиноградскую школу культпросвета, где выучилась на киномеханика и на культработника. И это было достижением, позволяло ей жить в той среде, где крутят кино, где выходят на сцену, где чувствуют свою избранность. В восемнадцать с половиной лет она вышла замуж. Он крутил баранку, она – кинофильмы. У родителей мужа было семь детей, у ее родителей – пять. Ни в той, ни в другой семье не было привычки менять устойчивую личную жизнь, где дом, дети, хозяйство, на абстрактные варианты. Они, Анна с мужем, до сих пор вместе.
Глубокий голос Анны, как поток теплой воды, размыл окружающую казенность... Она пришла с любовью. Иначе не стали бы женщины в рядах для инвалидов и престарелых вытирать глаза.
Откуда печаль?
Тогда откуда же печаль в голосе, которую невозможно имитировать? И это ожидание, которое можно прочитать только в женских глазах?
– Я чувствую душевное одиночество, – говорит она. – Но это из-за песни. Я всё ищу ту песню, которую спою только я. Но где мне ее взять? Никто же для меня не пишет песен специально. Ложусь спать и пою, просыпаюсь – пою то, что еще никто не пел. И если бы смогла я родить эту песню, если бы вышла с ней на сцену, мне кажется, люди ее услышали бы и стали счастливее…
«В саду я гуляла»
Неспетые песни в реальной жизни воплощаются в простые и реальные действия. Анна подбирает бездомных кошек, кормит бродячих собак, старается быть доброй к людям. И поет, когда позовет отдел культуры. На традиционный фестиваль украинской песни, где отбор идет по районам, по «кустам», Анна подготовила песню «В саду я гуляла, квыты сбырала, кого люблю, причарувала». В Сарыколе, где собирался песенный «куст», песню уже услышали.
В Карасу у Анны Тимошенко есть много поклонников, а точнее, поклонниц. Женщины примерно того же возраста, что и она, приходят на концерты самодеятельных артистов порой исключительно ради нее. Но как мне сказали в кулуарах местной культуры, Анна Тимошенко, пожалуй, одна только и выходит от своего поколения. Молодежь забивает сцену для себя. Да и среди зрителей, которые рангом повыше, куда больше желающих увидеть на сцене юных, чем возрастных певиц. Может быть, и голос, и душа, и песня в этой конкуренции играют не первую скрипку?
Позади недавнего прошлого
Мы оставили позади себя, позади своего недавнего прошлого массовое народное творчество. Иной раз нестерпимо хочется услышать, как поют живыми, родными голосами хотя бы застольные песни. Которые когда-то и я слушала, их замечательно пели в целинных селах, особенно приезжие украинцы. В ностальгическом порыве как-то я попросила свою куму позвать женщин на какой-нибудь выдуманный праздник к ней домой, а я приеду, и мы попоем.
– А пить ты будешь? – задала она лобовой вопрос.
– Ну выпьем чего-нибудь для настроения, – пообещала я ей.
Но она отрезала:
– Даже если будешь пить, то петь всё равно уже некому. Уже нет тех женщин, что пели когда-то…
И на семейных праздниках сегодня поют приглашенные люди, за деньги. И на корпоративах все слушают девочек и мальчиков, для которых песня – бизнес. И вот за долгое время я встретила человека, Анну Тимошенко, которая поет как дышит: «Когда-нибудь, как все, я перестану ждать…»
На том концерте, в пансионате для инвалидов и престарелых, эта песня звучала как грустный гимн «другому берегу», к которому все мы плывем каждый день, не говоря про год. Мы плывем, теряя любовь, теряя свои старые привычки, воспоминания, внимание тех, кто был дорог. Мы теряем и теряем. Другой берег все ближе и ближе. И только человек, которому все это небезразлично, может вернуть нам утраченные мгновения личной жизни, где любовь всегда жива и незабвенна.
