Нет птицы краше в наших лесах, чем тетерев. Раз в году его красота в полной мере раскрывается на весеннем токовище. Тут он одновременно и танцор, и певун, и грозный мачо. Вот ради этого мига и стоит ехать в апрельский холодный безлистый лес. И делать это лучше не в компании...
Иссиня-черный красавец, которому природа щедро подарила крепкую стать, аккуратную головку, украшенную пуховыми алыми надбровьями и чудный хвост, похожий на музыкальную лиру. Весом до полутора килограммов, тетерев плохой летун: он как бы тянет свою траекторию, преодолевая земное притяжение. Но очень зорок, хитер и осторожен. Место сбора тетеревов – токовище – еще надо найти. Егеря такие места не афишируют: это ведь не охота на утку или гуся, где количество добытой дичи – главный довод удачной охоты. Охота на тетерева – это всегда твое сольное исполнение, когда на первом месте самодисциплина, четкое осознание того, что обычная охотничья мерка на тетерева не распространяется. Птица слишком уязвима и прекрасна, а потому встречу с ней порой хочется отложить еще на год. Но заявись сюда компания в три-четыре ружья – и все, выбьют ток начисто, кончат птицу.
Лес, от которого до России рукой подать, встретил меня насупленно, как больной, который прошел пик своего кризиса, но радоваться еще нечему: серые кроны деревьев, сухая серая подстилка, ни пигалицы, ни муравья... На этом фоне мысль о клещах – самая настойчивая.
Спрятавшись в осиннике, наблюдаю, как заходит на ток – огромную поляну – дюжина тетеревов. Но перед этим появляется разведчик, садится на сухую вершину березы и минут 20 сканирует местность. И лишь после этого является вся эскадрилья. От меня до птицы метров двести. Солнце, неуклонно падающее за горизонт, слепит, а через десяток минут поляну накрывает сумрачная мгла. Преодолев кочкарник высохшего болотца, я стал мастерить на окраине токовища скрадок: выкопал небольшую выемку под ноги, умостил сухие сучья в виде шалашика. Ветер рвет хлипкое сооружение, но моему упорству тоже нет предела.
Возвращаюсь к машине. Ставлю на огонь чайничек. Ночь беззвездная и стылая. По опыту знаю, что она пройдет быстро: в пять утра надо уже быть на ногах. Подобраться к скрадку и там дождаться зари.
Смысл токовища – это ярмарка женихов. Самочки – серые, небольшие и малоприметные – в церемонии не участвуют. Кавалеры дам не приглашают и назойливо не пристают. Дамы рассаживаются на деревьях и наблюдают за претендентами, подбадривая их своим протяжным квохтанием. Понравился жених – самочка слетает на ток, а уж потом пара вместе улетает восвояси. На ристалищах каждый самец имеет свой определенный участок, который он усиленно защищает от соперников. Однако мечта каждого бойца – центр токовища. Чем ближе ты к нему, тем завиднее выглядишь в глазах невест. Молодым, как бы они ни хорохорились, надо не один пуд березовых сережек съесть, прежде чем туда пробиться.
А уж после апрельской свадьбы у птиц сплошная житейская проза: папы линяют, забившись в непролазную чащу, а мамы оберегают потомство. Жизнь к ним сурова: холодное, дождливое лето губительно для теплолюбивого молодняка, а вдобавок еще и лисы шастают, и стервятники сверлят взорами землю, и грибники досаждают...
…В утреннюю темень врываются клокочущие звуки ожившей птицы. Ток далековат, мне еще до него надо дойти, но эти звуки не спутаешь ни с чем. Я иду на них с замиранием сердца. Вползаю, наконец, в шалашик. Загоняю в стволы патроны с «тройкой» – птица на бой крепка. Сижу окаменевшей мумией, замерзаю и жду рассвета.
И вот она, ярмарка! В метрах семидесяти от меня самцы, распустив хвосты и крылья с белым подкладом, с громким чуфыканьем нарезают круги. Каждая пара соперников играет свою партию. Быстро-быстро перебирая лапами, устремляются навстречу друг другу, хлопая крыльями. Коррида! Испанское фламенко! Где страсть одета в знойные одежды, а хореография подсказана маленьким птичьим сердцем. Вот оно, редчайшее артистическое действо, на которое никогда не бывает лишнего билетика.
Как я ни маскировался, но птицы, похоже, меня учуяли. Они никак не хотели сокращать дистанцию между собой и моим скрадком. И тогда я решил их перехитрить. Я ужом выскользнул из скрадка и, распластавшись, как образцовый воин-пехотинец, в своем камуфляжном обличье пополз по жесткому прошлогоднему травостою, едва не касаясь носом земли. Метров через пятнадцать я замирал и тихонько поднимал глаза. Птица продолжала свой роскошный мюзикл, но вот что странно – расстояние между нами не сокращалось. Поначалу я подумал, что это оптический обман, что это от напряжения в глазах у меня запрыгали белые точки. Я пропахал на животе еще с десяток метров – увы, картина та же. И тогда до меня дошло: насколько я удалялся от скрадка, настолько и тетерева сдвигались в сторону от меня, полагая, видимо, что любовь любовью, а береженого Бог бережет. Кончилось это тем, что вся ярмарка поднялась в воздух и расселась затем на дальних березовых рубежах.
Вы не поверите, но я не испытывал горькой досады от этой неудачи. Я знал, что петухи через какое-то время вновь вернутся на ток. И это знание теплым чувством растекалось внутри меня, как растекается и крепнет надежда на скорое возвращение лучших времен. Мне было покойно от мысли, что я не разбил ток (потревоженная птица просто может навсегда покинуть его), что сохранил этим красавцам и их невестам обетованное место, где так гармонично выстраиваются отношения всех участников – птиц, человека, серого паучка, в лучах скупого солнца греющего брюшко на перекрестии прошлогодней паутины. В окружении всего этого естества я не ощущал себя царем природы, ее высшим созданием, а был лишь равнозначной ее частью, не худшей и, возможно, не лучшей.
Охота дарит такие открытия. Но и трофеи тоже.
Я снял тетеревов далеко на подлете к току. Два старых тяжелых самца упали в кустарниковый сухостой. Вряд ли их соплеменники заметили эту утрату – они продолжали праздничное чуфыканье, борясь за место под солнцем в своем птичьем круговороте побед и разочарований.
