Курс на закат?
В приземистом одноэтажном здании на окнах герань и приборы, известные по фильмам времен целины. Если бы тут висел сейчас портрет руководителя партии и правительства Никиты Хрущева, обещавшего догнать и перегнать Америку по молоку, мясу и зерну, я бы нисколько не удивился. В ванной с синими стенами сушится химическая утварь и алюминиевые кастрюльки. Печь, предназначенная для получения хлебопекарных образцов качества зерна, родом из США, едва ли не самая здесь молодая иностранка, но и она 1974 года рождения.
На столе у Инны Матараевой, младшего научного сотрудника, сонно щурится кот Васька. Инна здесь восемь лет. Заочно учится в сельхозвузе. Время послеобеденное, тягучее, как ириска. Тут, как в музее, хочется говорить шепотом и не слишком приставать с расспросами о достижениях современной селекционной науки.
Хотя достижения – вовсе не пустой звук: Карабалыкская опытная станция выводит сорта сельскохозяйственных культур с 1938 года. Но в лучшие времена ее ученый штат насчитывал 133 человека, из числа которых отраслевая наука регулярно пополнялась видными именами исследователей, получивших 40 авторских свидетельств на созданные сорта. Теперь количество научных сотрудников ужалось до 26. Центральное трехэтажное монументальной постройки здание, в котором с 1953 года склонялись над кандидатскими и докторскими местные селекционеры, по-прежнему является архитектурным центром поселка Научного. Но оно наглухо закрыто вот уже 12 лет.
– Мы сделали проектно-сметную документацию на реконструкцию здания, заплатили за нее 2 миллиона тенге, заручившись обещанием Минсельхоза, что в 2013 году нам дадут под это дело деньги. И вдруг сообщение: программа 048 по модернизации инфраструктуры науки закрывается. Похожая тенденция и с целевым финансированием главной нашей задачи – селекции трех видов пшеницы: твердой, озимой и мягкой. Дали на этот год 4 миллиона. В 2011 году было 16 миллионов тенге, – при этих словах замдиректора опытной станции по науке Мурат Ахметович Бердагулов скорбно разводит руками.
Он пришел сюда в молодые годы из совхозных агрономов, через девять лет селекционных работ защитил кандидатскую.
– Есть шанс у нынешних молодых научных сотрудников продвинуться по ученой лестнице?
– Если и есть, то крайне мал. Перспектива стать кандидатом сужена донельзя. Надо ехать в магистратуру на один год, затратив 700 тысяч тенге и оторвавшись от практики. А доктору надо уехать на три года учиться. Нынешние наши звания кандидатов/докторов наук, образно говоря, как старые деньги – имеют лишь нумизматическое значение. Боюсь, что старая научная школа, чьи основы закладывались многими годами преемственности поколений, рушится...
По разную сторону
Так, может, ну ее, сельскую науку? Была же у нас Львовская опытная станция (Житикаринский район), чье летоисчисление начиналось с 1906 года и которая тихо почила в новом столетии – и ничего. Может, в технологии выведения новых сортов появился некий хай-тек, позволяющий получать сортосмену не по старинке, в течение 10-12 лет, а на раз-два? Увы, на раз-два даже кошки не родятся.
Давайте начнем с того, что без науки три поселка Карабалыкской опытной станции – Наука, Белоглинка, Святославка – проживут безбедно. Когда 17 лет назад сюда пришел директорствовать крепкий хозяйственник Елубай Аманжолов, фонд заработной платы станции составлял 41 млн тенге на 900 работающих. Сейчас весь штат станции насчитывает чуть больше 400 человек на 207 млн тенге по итогам прошлого года. Здесь крепкое племенное животноводство со средними годовыми удоями в 3,5-4 тыс. килограммов молока от каждой коровы, кормовые севообороты, позволяющие заготавливать до тысячи тонн сена, во всех трех поселках есть школы, садики, дома культуры, а вскоре закончится и весь цикл по газификации жилья. Усадьбы утопают в садах, а на подворьях сельчан 900 КРС, 250 лошадей и бессчетное количество овец и птицы. А теперь вспомним, каким был прошедший год на урожай зерновых. Неважный. И тем не менее коллектив исхитрился сработать так, что по завершении года получил свыше 9 млн тенге только премиальных. Это к вопросу об экономическом базисе. Научная же надстройка, субсидируемая государством, дышит на ладан.
Не стать бы заложниками
Согласно статистике, казахстанскими сортами у нас в республике засевается 40 процентов пашни. Карабалыкские сорта, в частности, сегодня использует четыре области на площади 790 тыс. га. Это немного. Акмолинские коллеги продвигают свои наработки на 3,5 млн га. Актюбинцы тоже не отстают. Внедренческие показатели – это один из важнейших критериев оценки того, насколько товаропроизводители прониклись доверием к вашим научным достижениям. Так вот, больше всего на североказахстанских полях омских сортов. Россияне активно подсаживают нас на свои сорта, поняв, что казахстанские зерновики денег на продуктивные семена жалеть не будут. Конкуренцию никто не отменял. И омичане используют ее на всю катушку.
– Элитные семена – это штучный товар, – говорит главный агроном (он же и исполнительный директор) товарищества «Агрофирма «Диевское» Тулеш Оспанов. – Мы покупаем элиту в Карабалыке и Заречном, размножаем ее у себя и продаем другим хозяйствам. Срок жизни репродуцированного зерна – четыре года. Сверх этого срока оно начинает терять свои продуктивные свойства. Однако не секрет, что многие хозяйства готовы сеять чуть ли не товарным зерном. Может, потому, что семеноводство как важнейшая отрасль сельхознауки пущено на самотек.
– Проблема еще и в том, – рассуждает кандидат наук Елубай Аманжолов, – что мы старательно не замечаем, как катастрофически меняется климат в сторону потепления. А ведь мы по-прежнему остаемся в зоне степи с ее постоянными засухами, следовательно, есть жесткая необходимость просчитывать на шаг вперед возможности отечественной селекции. Мысль, что лучшие сорта мы привезем откуда-то из-за рубежа, опасный самообман. Легко стать заложниками чужих условий и чужих опытов.
Мурат Бердагулов: «Аграрная наука многие годы наполнялась огромной содержательной работой и карабалыкских селекционеров».
Слова, слова, слова...
Проблема не местечковая. Три месяца назад в депутатском запросе премьер-министру Серику Ахметову мажилисмен Айкын Конуров написал: «Сегодня сельскохозяйственная наука Казахстана представлена, не считая институтов, всего лишь 14 опытными станциями и 8 центрами знаний, что приводит к серьезному разрыву между наукой и практикой. В результате в большинстве хозяйств наблюдается экстенсивный метод развития сельхозпроизводства, слабо обновляется семенной фонд, снижается качество производства зерновых, происходит деградация земель». Для сравнения: Аргентина, куда любят ездить наши высокопоставленные аграрии, имеет 47 опытных станций и 320 центров знания.
Сигналы с просьбой изменить ситуацию идут наверх не первый год. В сентябре 2009 года 10 академиков направили главе государства письмо. Они рекомендовали воссоздать академическую форму организации и управления наукой, приведя данные о том, что научно-технический потенциал страны значительно упал. Ученый-аграрий, лидер партии «Аул» Гани Калиев, один из авторов этого обращения, в интервью СМИ эмоционально подчеркнул: «Ладно бы не было у нас аграрной науки – она есть! И когда-то у нее были серьезные достижения. В Казахстане выводились новые сорта сельскохозяйственных культур, новые породы животных, создавались новые технологии. А что сейчас? Государство поддерживает сельхознауку лишь на уровне выживания – в результате утрачивается генетический потенциал местных пород скота, нет интенсивной сортосмены в растениеводстве. К тому же правительство своими подзаконными актами научно-исследовательские институты переводит в ТОО, что противоречит действующему закону о науке и мировой практике, снижает эффективность науки». К этим словам и добавить-то нечего.
Конечно, от любой проблемы можно отгородиться. Но когда захочется есть, а своего хлеба будет мало, легко представить, насколько горячи будут речи об укреплении продовольственной безопасности страны...
