Этот охотничий егерский пункт расположен в чистом поле на берегу рыбного водоема и похож на остров, где жизнь порой автономна от цивилизации, но при этом полна интересных решений.
В лихие 90-е с линии электропередачи сначала украли провода, а затем вывернули и сами столбы. Поэтому, когда егерю и постоянному смотрителю этого хуторка Анатолию Морозову нужно зажечь пару лампочек, он включает бензиновый генератор. Дом стоит на очень высоком фундаменте, вход в него по крутой лестнице. Когда-то его возводили рудненские строители, они же и члены одноименного охотобщества, так что в размерах с домом не стеснялись: есть жилье для егеря, шесть коек стоят в спальне для охотников, большая терраса, во всю ширь которой окно с небом и огромной водяной гладью. В зависимости от погоды, окно, как огромный плазменный телевизор, кажет то невероятно белые облака на синей глади небосклона, то волны с крутыми барашками, набегающими откуда-то из серой пелены дождливого горизонта. Сидеть тут за большим столом с чашкой горячего душистого чая и за разговором не смотреть на часы – лучшего места не придумать.
Длиннющая и узкая дамба, словно мост через крепостной ров, ведет к жилью. По обе стороны дамбы – колонии черных бакланов, на вязких отмелях – веретенники вперемежку с чайками и мелкими куликами. Появились и пеликаны. Однако им никто не рад: прожорливая птица организованно и беспощадно кончает озерную рыбу.
Сейчас не охотничий сезон. Однако Сергей Куракин, председатель Рудненского охотобщества, дорогу сюда не забывает – надо привезти егерю продуктов, навестить фазанью ферму, что примостилась на задах охотничьего дома. Четырехлетняя история этой фермы полна взлетов и падений, поскольку ровной акклиматизации фазанов, жителей юга-востока республики, никто и не обещал. Тем не менее фазанье племя прирастает молодняком, в пище оно непритязательно: кузнечики, рыба, трава – все идет в ход. Куракин уже помышляет часть питомника переселить в лесистую часть Каратомарского водохранилища – там все-таки ветра потише, чем в степи.
Высокого роста и крепкого сложения, Куракин немногословен, как и должен быть, наверное, человек, просчитывающий ситуацию на два шага вперед. Сказывается его шахтерское прошлое, когда он был проходчиком, а затем возглавлял горноспасательную службу. Спасал не только шахтеров – и жителей города Ленинакана (Армения), где в декабре 1988 года случилось мощное землетрясение. Вернулся оттуда Куракин с орденом «За личное мужество».
Его охотобщество обустроено, как бывает обустроено хозяйство у хорошего собственника, когда достаточно одного взгляда на какую-то часть строения или на то тщание, с которым этот хозяин рассуждает о делах текущих, чтобы понять всю серьезность его планов, продуманность действий. Например, как только наступает сезон интурохоты, Куракин в числе немногих, на кого председатель облохотобщества Анатолий Коваленко возлагает ответственность за безукоризненное проведение кампании.
Иностранцы ведь, прежде чем приехать к нам на отстрел рогачей, весь Интернет прошерстят вдоль и поперек, чтобы из отзывов зарубежных соплеменников узнать, каково там, в Казахстане. Охотник этот, как правило, искушенный, наличие белой постельки, душа и хорошего питания им воспринимается как должное, равно как и тот факт, что если предыдущий охотник взял крупного рогача, то его добыча должна быть ничуть не меньше.
В таких командировках Куракин присматривается к иностранцам, наматывает на ус реалии иноземной охоты: «У них на родине своей косули хватает. Но они едут сюда, потому что наши экземпляры сибирской косули крупнее, трофеистее, что ли. Вот только таких порой сильно поискать надо. Вся беда в лисицах. По европейским нормам их плотность должна составлять особь на полторы тысячи гектаров. У нас же приходится все пять. Причем стрелять не смей – лицензионный вид! И вот получается, что мы охраняем не косулю, а ее самого злейшего врага. В итоге рыжехвостой раздолье – уничтожает молодняк косули, кладки водоплавающих, куропаток».
...Я выхожу к берегу, у крохотной пристани которого приютились две алюминиевые лодки. В узкой бухточке, зажатой высокой рогозой и камышом, в прогретом мелководье снуют мальки. Может, чебака, а может, и леща... Лещ, размером с шахтерскую ладонь Куракина, нет-нет да и попадется – свидетельство тому связка вяленой рыбы, притулившаяся под сводами укрытия из лозы. Раньше в этом водоеме, который вкупе с подобными же в окружности имеет 120 км, добывали за месяц – представьте себе! – до 60 тонн товарного леща. Рудненский рыбзавод работал на его переработке в две смены. Теперь от той прошлой мощи рыбзавода остались воспоминания, а лещ если и не перевелся, то, похоже, от тоски завял, скукожился.
Черный закопченный чайник, зависший подле давно остывшей примитивной печурки, наводит на мысль, что народ заглядывает сюда не часто. К сентябрю, когда откроется осенний сезон охоты, картина, должно быть, поменяется кардинально. Для тех, кто не поместится под крышей основного жилища, есть вагончик с довольно-таки спартанским внутренним бытом. А на охоте что еще нужно? Переждать, пообсохнуть, протянуть ночь до утренней стылой зорьки. Потом охотники схлынут, а егерский хуторок поплывет дальше в своем одиночестве по черному звездному небу в сгущающиеся осенние холода, пока однажды не осядет в снежной безмолвной пустоши...
Почти новогодняя картинка. Однако егерь не Санта Клаус. Жизнь на хуторке превращается в выживание. Браконьеры знают об отношении государства к егерям и этим зачастую пользуются. Государство не позволяет им иметь оружие, предписывает при задержании браконьера иметь рядышком двоих понятых... Егерь не имеет права ходить с собственным ружьем по своим владениям вне охотничьего сезона – обязательно должно быть спецразрешение на отстрел волка, ворон, бродячих собак. Завалил без такой бумаженции енотовидную собаку или блохастую больную лисицу – все, сам уже браконьер. Анатолий Морозов делится с обидой:
– Настигаешь убийцу косули, а он тебе к груди винторез приставляет и говорит: «Дернешься – пристрелю!» Браконьер взвинчен, безнаказанность шибает в голову. Неравные права у нас с ним...
Это я слышу не в первый раз и не от одного егеря. Упорно не слышат их только наши законодатели.
У нас почему-то депутаты очень легки на подъем, когда речь, например, заходит об аэрографии – художественной росписи автомобилей. Вот намедни решили проработать вопрос о ее запрете. Других проблем нет? Года два-три назад вице-министр сельского хозяйства Марат Оразаев предложил обеспечить сотрудников егерской службы охотпользователей служебным оружием. «Мы считаем, что это позволит повысить уровень исполнения служебных обязанностей и усилить охрану животного мира. Ранее это требование не было обязательным», – сказал М. Оразаев. Сказал как в пустоту.
Батыр Сейкенов, бизнесмен и охотник из Астаны, попытавшийся было закрепиться в Амангельдинском районе в качестве арендатора одного из озер, рассказывает:
– К сожалению, у нас в Казахстане охотником считает себя каждый, у кого есть ружьё. Всё остальное не важно: ни тебе охотничьей этики, ни культуры. Помнится разговор: «Отлично поработали – взяли на снегоходах 24 косули!» А на мой вопрос: «Зачем вам столько?» – не нашлись что ответить. Стреляли и стреляли. Вы представляете, что такое со снегохода стрелять в косулю?! У неё нет даже полупроцентного шанса на выживание! Точно так же, как у лисы и зайца. Я в Африке охотился, наткнулись на самку носорога с двумя малышами. Так проводники быстренько повернули назад. Как потом мне пояснили, мало того что носорог сам по себе очень агрессивное животное, так стрелять в него нельзя даже в целях самозащиты. Минимальный срок за это действо – шесть лет намибийской тюрьмы! Официальная охота разрешена, но очереди ждать приходится три-четыре года, и стоит носорог около 100000 долларов. Нам есть чему поучиться у африканских коммерсантов и в плане организации охот, и в плане организации охраны животных.
…Хорошо иметь базу, куда можно приехать порыбачить, поохотиться, под костерок поговорить с единомышленниками о житье-бытье. И конечно же, базовые принципы, которые бы разумно регулировали взаимоотношения человека и природы. Ибо уже до чертиков надоели бесконечные ссылки на Африку с Европой – когда ж сами научимся?
