Можно ли человеку самостоятельно научиться любить, жертвовать собой и своими интересами, научиться верить и надеяться?
В эти дни в областном казахском театре драмы им. Омарова премьера спектакля «Пегий пес, бегущий краем моря», основанного на поэме всемирно известного писателя Чингиза Айтматова. В костанайском театре этой постановкой занимался приглашенный режиссер из Белоруссии Даниил ФИЛИППОВИЧ, который стал нашим собеседником накануне премьеры.
Сочинил свою историю
– Молодой режиссер...
– Наверное, еще да, – рассмеялся, перебив, собеседник, и уже серьезно добавил. – Мне не нравится, когда про меня говорят и пишут «молодой».
– Мол, значит, неопытный?
– Да. А на самом деле мне уже 30, и я уже перешагнул какуюто черту опытности.
– Даниил, и все-таки странное сочетание: в Казахстане, на сцене казахского театра, с казахским языком исполнения постановку по произведению Чингиза Айтматова приезжает ставить режиссер из Белоруссии. Это как и почему?
– Во-первых, я в Казахстане уже третий раз. Ставил в Таразе «Анну Каренину», в Жезказгане – «Маконда. Сто лет одиночества», сейчас здесь. Какого-то несоответствия не вижу. Очень люблю Казахстан, и это искренне. У вас огромное поле деятельности для театрального режиссера.
– Чем оно притягательно?
– Своей молодостью. Потому что, когда ты приходишь в крупный театр с многолетней историей, многосотенным репертуаром, это другое. У вас театральный культурный код молодой, в хорошем смысле – нетронутый. Ваши театры готовы к экспериментам.
– Готовы обновляться?
– Вот, правильное определение. Здесь готовы пойти на какие-то вызовы. Потому и нравится работать в Казахстане. Что касается материала – «Пегий пес, бегущий краем моря», – то я всегда делаю то, что для меня будет сложным. Посмотрев множество интерпретаций, не в обиду никому, хотелось сделать совершенно другое. Это не будет в чистом формате поэма Айтматова, как мы ее привыкли видеть. Это гениальный автор, который не единожды номинировался на Нобелевскую премию. Он не мог написать просто о путешествии мальчика, который стал охотником и стал настоящим мужчиной: что-то здесь не так.
Я начал копаться. Отец Айтматова был расстрелян. А что, если это путешествие как прощание с отцом. Очень уж созвучен написанный материал с реальными событиями в жизни автора.
«Мне есть что сказать»
– Вы решили сделать спектакль автобиографичным?
– Это не будет биография Айтматова. Тот, кто хочет увидеть именно историю из поэмы, ее увидит. Но если кто-то захочет увидеть больше, мы дадим для этого почву. Для того чтобы у зрителей расцвели их мысли, расцвели их души. Это очень сложная драматическая история для меня. А если ставить сегодня «Пегого пса» напрямую, то для нас это очень незнакомо, непонятно, какие такие охотники за какой добычей отправляются далече...
– Когда режиссер занимается материалом как первопроходец, это одно. А когда произведение часто используют для постановок, будь то театр или кино, уже другое. Есть опасность – будут сравнивать. Да, разные прочтения, но в чью пользу?!
– То, что сделали раньше, меня вообще не интересует.
– Почему? Это же коллеги.
– Нет, мне не интересны их варианты. У меня другая история, своя. Когда мне было шесть лет, умерла мама, в двенадцать потерял папу, его убили. Поэтому мне есть что сказать этим материалом. Лично для меня это не путешествие, не сказка, даже не поэма, а очень жесткий, конкретный, жизненный материал.
Удобно «странствовать»?
– Вы родились и выросли в Белоруссии?
– Да. Папа – азербайджанец, мама – белоруска. И родился, и работаю там.
– В последние годы стало популярным, по крайней мере в наших театрах, приглашать режиссеров издалека для постановок. Вот и сами приезжие режиссеры, все, как один, повторяют, что им так удобнее – быть свободным художником. Постоянно работать с новым коллективом, с разными материалами – мол, ощущение обновления. А для вас удобно «странствовать»?
– Себя ставлю все время в неудобное положение. Зачем мне это «удобно»? Это же не интересно. Удобно сидеть в одном кресле в одном театре – не про меня. У меня разные этапы. Я руководил своим личным театром «Открытое пространство» в Белоруссии около четырех лет. Выпустили большое количество спектаклей. Потом перешел в профессиональный театр, в ТЮЗ. Затем и там стало некомфортно, где-то исчерпался, где выжался. Очень адекватно к себе отношусь. И чтобы сохранить любовь, как говорят, нужно вовремя расстаться. Поэтому, чтобы меня не тошнило от собственной профессии, должен вовремя уйти, поменять вектор направления.
Потом был Национальный белорусский театр, где сделал двенадцать спектаклей. И нормально, все хорошо. Мы полюбовно расстались, ушел без конфликтов. Теперь следующий этап, когда нужно обновление. Да, это порой неудобно. Потому как много времени трачу на знакомство с новым театром – нужно понять, что здесь и как. Мы не офисные работники. Что-то, возможно, не сложится, бывает такое.
– Как вам наш театр, наши актеры? Есть ли отличие от тех, с кем работали на родине?
– Актеры, в принципе, по своей сути одинаковые.
– Один и тот же «пластилин», из которого режиссер все лепит?
– У вас другая культура, другие традиции, даже другие ценности. Отличие в более человечном отношении.
– Да ну?!
– Правда. У вас принято «на хлеб не наступи» и т.д. У белорусов иначе.
– Неужели в Белоруссии не уважают старших?
– Уважают, но не так, как у вас. Мы можем и перечить старшим. У вас нет такого. Это особенности менталитета. А по актерам везде одинаково: с кемто сложнее, с другими проще. Главное – чтобы они были с открытыми душами и хотели работать. У вас жаждут работать! Хотят понять, принять, хотят достойно выглядеть на сцене.
Обжечь, ударить, вдохновить
– Как с языковым барьером? Спектакль же на казахском.
– Уже не впервые работаю с казахоязычными артистами, поэтому приноровился. Не знаю языка полноценно, но ориентируюсь. Сами актеры что-то мне переводят, что-то понимаю через эмоции. А возвращаясь к теме отношений в театре, хочу заметить, что наша вина, современных режиссеров, когда мы артисту забываем сказать очень важную вещь: надо думать о «до» – что было до пьесы, до сцены. Я сейчас как мантру это читаю всем. Хожу и надоедаю этим: а что было до всего этого?!
Мы зрителю дарим впечатление, мы не дарим мозг. Не дарим смысл. Осмысление приходит потом. Первоначально – душевные впечатления. Мы должны обжечь зрителя, тронуть, ударить, вдохновить. У нас другие задачи. К театру почему-то сейчас относятся как к какому-то математическому институту. И это не только в Казахстане, в принципе, везде.
Мы души перестали лечить, а наша задача именно в этом. Врач вылечит почку, учитель в школе научит читать. А театр – это совершенно другое. Мне нравится одно высказывание: человек сначала «бум», а потом думает. В том смысле, что у него что-то случилось в душе, что-то екнуло, а потом он думает: мол, а чего это там? Но сначала же что-то задело, чтото впечатлило, что-то заставило себя неловко почувствовать. Вот мы это и должны дарить.
– Вы говорите об общей массе зрителей. Но ведь есть и театралы, которые, прежде чем идти на спектакль, и книги читают, и об авторе больше узнают, и киноверсию смотрят. Чтобы больше погрузиться, больше понять. Как с ними?
– А вот для них есть в постановке «Пегий пес, бегущий краем моря» глубина. То, с чего мы начали разговор: если кто-то захочет увидеть больше, он это сможет сделать.
