Нас долго разделяла театральная рампа. Год за годом мы были с ней на разных общественно-исторических полюсах. Она меняла наряды и лица, партнеров и роли, не замечая меня, сидящего в седьмом ряду. «Но что ей до меня! Она была в Париже...».
Всё к лицу
Александра Зинкова – актриса. Она же рыжая Марта, с ярко выраженным немецким акцентом и ужимками блудливой соблазнительницы в спектакле «Боинг-Боинг», и страшная Панночка, обреченная на вечный гроб в гоголевской же «Панночке». Она же в айтматовской «Плахе», в шекспировской «Тринадцатой ночи», она же Лиса в сказке, а может, там же и бабочка, которая крылышками бяк-бяк-бяк. Все ей к лицу. А вот без грима, вне сцены – маленькая, худощавая, пластичная, с мгновенной ответной реакцией на юмор. Или на дерзость. Смотря на что нарвешься.
Юмор в ту ночь был очень кстати. Попали мы между Костанаем и Торгаем холодной метельной ночью в пренеприятнейшую историю. Автобус, везший труппу Костанайского Русского драматического театра в гастрольный тур по южному (это в январе-то) и, стало быть, дальнему району области (Амангельды, Торгай, Аркалык), часа в три ночи стал периодически чихать и глохнуть. За бортом минус 26 с ветром. Водитель с паяльной лампой отогревает топливопровод. Километр-два едем, и снова чихаем, дергаемся, замираем. Не машина, а подводная лодка, легшая на дно в гнетущей тишине.
В салоне температура с плюс 19 падает до 9. Ноги стынут, руки зябнут. Поблизости никаких огоньков, намекавших бы на братьев по разуму. Единственный, кто молча нам сочувствует – это экипаж полицейской дорожно-патрульной машины. Юмор крепчает. Никто не ноет. Это гастроли. Не в первый и не в последний раз. Такое зрителю не покажут.
Из одного котелка едим
Уже «на Большой земле» мой вопрос Александре:
– Как воспринимаете гастроли? Это же тягучие дороги, неустроенность, еда, какая придется.
– Знаете, в каждой бочке дегтя всегда найдется ложка меда, которая по прошествии времени оставляет долгое и приятное послевкусие. Мы живем в театре и театром. Сегодня выходной, время два часа пополудни, вы пришли ко мне минут на сорок, а я здесь с 10 утра и буду оставаться до 8-9 вечера. Учим роли, знакомимся с текстами, что на нашем языке называется читкой. Слышите звучание рояля? Это мой наставник ждет – моя будущая роль связана с музыкой. И так день за днем.
За год набирается до десяти премьерных спектаклей. «Эта песня без конца, начинай сначала». Сегодня у тебя монологи в прозе, завтра – в стихах. Учи, не спи. Это не кино, где спецэффекты и компьютерная графика вытянут зрелище. После премьеры, например, «Панночку» показывали пятнадцать раз. И это не значило, что отыграв, я или мои коллеги впадали в сладостный анабиоз. Не прокатит армейский принцип «солдат спит, а служба идет». Продолжаем работать, попутно, кто не занят в текущем спектакле, выезжает на детские постановки. Видясь друг с другом каждый день, практически не общаешься в полном смысле этого слова, потому что все бегом и на бегу. Как у Есенина: «Лицом к лицу, лица не увидать...».
А гастроли – это совершенно другой микромир, где человека за недельный тур узнаешь больше, чем за предыдущие годы в цивильных стенах. Это как поход с рюкзаками по нехоженым тропам. Из одного котелка едим. Сразу видно, кто на что горазд в сложной ситуации. И приятно, что в большинстве своем такие экстремальные вылазки дают возможность убедиться в лучших качествах соплеменников.
Я не трус, но я боюсь
Если кто-то из мечтающих об актерской карьере будет примерять на себя опыт Зинковой, то сразу следует одно отягчающее обстоятельство: нужно родиться Зинковой. Один в один не получится. 14 лет назад она пришла в студию театра с опозданием на полгода. Не сама – кто-то из подружек настоял, убедив, что с ее-то самодеятельными талантами зачислят.
– Меня взяли. Студию вел Виктор Александрович Крепкин, режиссер, заслуженный артист Казахстана, прослуживший в нашем театре больше 30 лет. Однажды в интервью его спросили: «Вы мечтали стать актером?». Он ответил: «Никогда. Я с детства мечтал стать военным летчиком». Наверное, я тоже мечтала о чем-то невероятно далеком от театра. Виктор Александрович, видимо, увидел во мне самого себя. И через какое-то малое время предложил мне стержневую, на весь спектакль, роль Верочки в «Полнолунии».
Вот так, с низкого старта, и сразу в профессиональную труппу. Никого толком не знаешь, ловишь на себе косые, оценивающие взгляды – ну как всегда на новом месте. И рядом ведь не просто коллеги, а матерые, со званиями заслуженных и народных, артисты – Олейникова, Колпаков, Полухина, Пустяков. Особенно боялась Александра Сергеевича Пустякова. Если что не так: «Ну-ка, иди сюда». Он не ругал меня, наоборот, вдумчиво и ненапористо объяснял, как лично он видит мою картину, моего персонажа. Рыцарь сцены.
– Постойте. Я так понимаю, что могу зайти в театр, выразительно прочитать басню Крылова и во мне зоркий режиссер увидит Владимира Машкова или Мэрил Стрип?
– Половина ребятишек при театральных студиях об этом мечтает... Ладно, Мэрил так Мэрил. Вас зачислят в помсостав, где вы будете с младых ногтей и до глубоких морщин говорить «Кушать подано» или в лучшем случае играть небольшие роли, получая за них очень скромненькое жалование. В театре лестница наверх состоит из четырех ступенек – помсостав, вторая, затем первая и высшая категории. Для последней нужно иметь, кроме стажа, высшее специальное образование. Я его получила в Челябинской театральной академии. Если исходить из буквы закона, то это нужно для финансистов, начисляющих нам зарплату. Дина Жумабаева, например, приехавшая к нам ставить «Плаху», в табель о рангах не заглядывала. Посмотрела актеров, пообщалась, поставила.
– Интересно, как вы видите со сцены нас, зрителей? Однородной массой, сидящей в полутьме, или неким невольным соучастником в вашей игре?
– Стало приходить новое поколение зрителей, помолодевшее. Парами, с детьми, требовательное и одновременно благодарное. Всякий раз перед выходом на сцену, я могу описать свое душевное состояние, как «Я не трус, но я боюсь». Потому что я работаю для живых, восприимчивых людей. Это неправда, что зритель одинаковый. На гастролях в российских театрах меня зацепило, что тамошний зритель по окончании спектакля не встает перед артистами. Наш, костанайский зритель, значительнее эстетичен.
Умри, но сыграй
А теперь то, о чем мы не говорили с Александрой Зинковой. Я впервые увидел ее в закулисье лет шесть назад, в Челябинске, на международном фестивале «Человек театра». Это такое давнее и специфическое мероприятие, куда съезжаются из стран СНГ и Европы театральные коллективы, показывая коллегам и жюри, кто на что способен. Зинкова играла там в спектакле «День и ночь». Находясь за кулисами я видел, как эта артистка с фигурой подростка мучительно согнулась к стертой ноге. Осветители монтировали лампы, режиссер с художником придирчиво осматривали декорации, и что там у артистки, им всем было пофигу. Умри, но сыграй. И она играла. Через боль смеялась и радовалась в гриме своей героини...
Я знаю, что она уходила из театра, искала другую работу. Возвращалась. Осталась. По словам директора театра Юрия Ивлева – «ведущая актриса, сильная и самобытная». Не говорили мы и о зарплате. Потому что вещь очевидная – невелика она. Александра растит Лизу – одиннадцатилетний ребенок уже выходил на сцену в «Женитьбе Бальзаминова». «На игрушки зарабатывает», – говорит, улыбаясь, мама. О театральном будущем дочери не загадывают, жизнь покажет. Это правильно. Я почему-то думаю, что процентов на 80 судьба человека с рождения зависит от некоей запрограммированности на ту или иную деятельность. Умом таланты не понять. Их можно только увидеть или услышать.
...Я слушал три часа. Мы возвращались ночью из села Торгай в г. Аркалык. Это 300 километров. Ночью, потому что с утра и до позднего вечера артисты давали спектакли: сначала детям, а потом и взрослым. После загружали в автобус декорации и реквизит. Ужинали котлеткой и горкой пюре... Неимоверно устали. Это я не про себя. Я что?! Я зритель, попутчик. И девчонки оторвались на всю катушку. Они пели. Вышибали усталость песенным клином. Бездонный, безостановочный репертуар. Наш автобус, переживший было во вчерашней ночи состояние, близкое к коме, мчался до цели быстрее резвого скакуна. А за ним шлейф песен во все звездное небо, похожий на золотую гриву и серебряные копытца Конька-Горбунка... Вот такая она, жизнь без грима.
