«Если спросить, что представлял из себя Кустанай в годы войны, то не вдаваясь в подробности можно сказать коротко: далекий тыл, глухая провинция. И тем не менее, в отличие от других советских провинций, ставших позже индустриальными центрами суверенного Казахстана, ему и тогда было чем гордиться».
Герой с вызывающей фамилией
Гордость военного Кустаная Даль Орлов (на нижнем фото) связывал, прежде всего, с дважды Героями Советского Союза Иваном Павловым и Леонидом Бедой. Выделял их еще и потому, что видел их лично – на улице и в редакции газеты «Сталинский путь».
«Смотрю на эти старые фотографии. Вот общий снимок на карте Северного полушария – там, где война. В центре одной группы – Павлов, в центре второй – другой Герой, с вызывающей для победителя фамилией – Беда».
Этого фото, к сожалению, я не видела. В одной из глав двухтомника «Личное время. Рассказы о своих» Даль Орлов пишет, что главный редактор «Сталинского пути» Соломон Ициксон (на верхнем снимке) завещал ему, племяннику, свои книги и свой архив фотографий. Ициксон сам фотографировал. У Даля Константиновича, таким образом, оказался портфель с историческими фотографиями, наверняка там были и кустанайские. Судьбу этого архива я не знаю. После смерти отца дочь Ольга почти весь его архив сдала в Фонд российского кино. Хорошо, что остались заметки о Героях. Об Иване Павлове было рассказано во второй части материала, фото с Леонидом Бедой вышло в первой части. А теперь процитируем о нем:
«…На всех фото взгляд больших выразительных глаз направлен в камеру – прямо и решительно. Рот, губы не утратили юношеской припухлости. Короткая аккуратная прядка на широком лбу. Обычно такие лица достаются добрым и миролюбивым людям. Наверное, и судьба к таким благоволит. Действительно, судьба оберегала Леонида Беду и в небе Сталинградской битвы, и в боях за Крым, Донбасс, Белоруссию, Литву, Кёнигсберг. А отвернулась много позже – в 1976 году, и было ему 57, и был он генерал-лейтенант, командующий авиацией Белорусского военного округа. Леонид Игнатьевич Беда погиб в автомобильной катастрофе – он ехал в одной правительственной машине с Председателем Президиума ВС Белорусской ССР Ф.А. Сургановым. Погибли оба».
У фотографии с Леонидом Бедой (см. первую часть) есть еще одна подоплека. Дядя – главный редактор – разрешил не только Далику прийти на встречу с дважды Героем, но и пригласить Инну Бородину, дочь будущего «первого» – Андрея Михайловича. Дядя знал, что десятилетний племянник влюблен в Инну.
«В тыловом Кустанае военной поры было детство, а значит, много всякого было. Например, любовь…
…безрассудная и упоительная»
«Все началось, как обычно и бывает, с первого взгляда. Увидел ее в школьном вестибюле, где шло празднование 7 ноября. Школьная публика распределилась широким кругом, внутри которого сменялись выступающие. В стайке танцующих девчонок глаза сразу выделяют одну, явно среди них главную. Под баян, с которым управляется военрук, он же школьный музыкант, она особо легко подскакивает, крутится, юбочка вьется, ручки прижаты, а ладошки отставлены в стороны – угадываются казахские мотивы, хотя девочка русская. Она – явно лучшая! – выношу внутреннюю оценку, уже тогда, видимо, начиная осваивать навык отличать красивых от красивых не очень…».
На следующих страницах автор описывает, как доставалось ему от ровесников, которым Инна тоже нравилась. Судя по тексту, Инна Бородина и сама выделяла Далика среди других мальчишек. Но заканчивается эта глава так:
«А что было дальше? А дальше, собственно, ничего не случилось. Просто услужливая память навсегда сохранила первые опознания любовного озарения. Еще вмешалась разлука: меня отправили в один пионерский лагерь, а Инну в другой».
«В шинелях, телогрейках, сапогах и обмотках»
Солдаты всегда возвращаются с войны, если не остались там навсегда. Первыми приходят те, кто уже свое отвоевал, кто потерял руки или ноги, глаза, слух… Война еще идет, а их списывают в тыл. В этом было мало радости. Для всех. Мальчишка Даль Орлов бегал на железнодорожный вокзал каждый день. На всякий случай. Вдруг придет состав, и он первым встретит отца. Хотя точно знал, что отец бы предупредил маму, что война еще идет, и похоронки почтальоны несут и несут. Но вот войне конец.
«…страх, что папу убьют, ушел, но теперь совсем стало раздирать неистовое желание поскорее его увидеть. Он порой чудился мне неожиданно выходящим из-за поворота на улице – красивый, в кителе с погонами, с орденами, в сияющих сапогах… Распахивает руки навстречу, знакомо улыбается: приехал!
Но на Комсомольской, 44 все отлично знали: сейчас Костя приехать не может – он где-то в Германии и ждет новое назначение. Получит – начнем двигаться друг к другу. Возможно, он вообще здесь не появится, а просто нас вызовет. Все это знали, и я это знал. Но вопреки всякой реальности все-таки допускал возможность чуда: никто его не ждет, а он приезжает! Вполне может быть. Как здорово: выйдет из вагона, а я уже тут – бросаюсь на шею.
Никому не говоря, я стал тайно бегать на вокзал встречать поезда. Брел по слякоти, вдоль бесконечной заводской стены – туда, где обрывалось ответвление от магистральной сибирской трассы «Челябинск – Троицк – Кустанай».
Демобилизованные возвращались: в шинелях, телогрейках, в сапогах и обмотках, с рюкзаками и чемоданами – в основном родная фибра, но видны и ненашенские саквояжи, веселенького европейского толка. Едва состав замирал, все это бывшее воинство выпрыгивало из вагонов, из раздвинутых створок теплушек, на платформе начинались объятия. Те, у кого встречающих не оказывалось, просто стояли, счастливые – дома!»
Еврейское кладбище и очерк в корзине
Мать Соломона Григорьевича Ициксона, бабушка Даля Орлова, Эмма Моисеевна Ициксон, единственная из фамилии, из Кустаная никуда не уехала – осталась лежать на кладбище, которого не осталось и в помине.
«Лет через десять я в Кустанай вернулся. Уже журналистом. Все годы не мог отделаться от чувства некоторой незавершенности моих отношений с городом, какой-то недоговоренности. Город, где переживал войну, встречал Победу, не отпускал.
Приехал по командировке от газеты «Труд». Собственно, газету интересовал не столько Кустанай, сколько начавший подниматься вверх по Тоболу город Рудный. Очерк я потом сочинил, он даже стоял в полосе, но в последний момент был снят и брошен в корзину по причине, как мне сказал ведущий редактор, «создания мрачного впечатления о крупнейшей стройке семилетки».
В основе «мрачного впечатления», как выяснилось, были грузовики «Татра», слишком хлипкие для экскаваторных ковшей ССГОК. Две-три погрузки, и машина разрушалась. Убытки были огромные.
«Так не удалось поделиться с читателями впечатлениями от вида гигантского разреза в земле – циклопической горы, но не вверх уходящей, а вниз, в головокружительную пучину тверди…».
Не удалось внуку найти в Кустанае и могилу любимой бабушки.
«…была фотография, присланная Моней, по которой могилу можно было найти. Когда искал, спросил у встречной женщины, где еврейское кладбище. Она удивилась:
– Еврейское? И такое было кладбище? Ничего нет. Дорогу на комбинат клали, все потоптали. Двигайся вперед, может, что-то еще и осталось. Так, нечто, напоминающее надгробие, все-таки нашел. Стащил с головы кепку, постоял, побрел обратно…».
«Ворчливый рокот Тобола»
Думала, какой бы цитатой из двухтомника закончить нашу «трилогию». Решила, что этой:
«Одно, конечно, остается неизменным. И будет таковым до скончания веков, хочется верить: каждую весну в город вплывает ворчливый рокот Тобола. Это река просыпается после зимы, с треском взламывает отслуживший зиму ледяной панцирь, черными трещинами покрывает белую кольчугу, делит на неравные куски, дробит и посылает вниз по течению, гонит, как под гору, в виде тяжелой шуги с торчащими над ней, как паруса, косыми торосами. Ровный гул пробуждения – весенние позывные Тобола – достигает ушей кустанайцев, и мало кто удерживается, чтобы не побежать и не замереть на берегу, не в силах отвести глаз от нового ледохода».
Использованы материалы книги Даля ОРЛОВА «Личное время. Рассказы о своих» (г. Москва, 2020 г.).
