Сквозь жестокость войны пробивалась любовь – короткая, тревожная и незабываемая.
Письма сталинградского сокола
Мария Николаевна позвонила в «КН» после публикации о Школе истребителей в Кустанае (чаще называют Сталинградская школа летчиков). Материалы к 65-й годовщине Великой Победы в то время еще можно было получить из первых рук.
– Прийти не смогу: муж болеет. Если интересуетесь, мой адрес…
С первых минут произвела впечатление: хорошего роста, подтянутая, сдержанная.
– Мне 87 лет, я преподавала географию в школе имени Кирова, тогда это была мужская школа, в годы войны.
Мария Николаевна почти не улыбалась, держалась даже холодновато – позже я поняла, что такая манера адресована не мне, а ее профессии. Учителя свой статус несли гордо.
– Моим первым мужем был Иван Корнеев, офицер, летчик-истребитель. Папа взял его на постой: школе не хватало места в Кустанае, люди помогали с жилплощадью.
Она принесла несколько затянутых резиновыми жгутиками «треугольников», сложенных по нескольку штук, каждый блок объединяла тема, время, событие.
– Можете прочитать любое письмо…
Дрожь в пальцах, откуда ни возьмись. Некоторые треугольники просто подержала в руках, другие прочитала, но запомнила до трепета и душевной боли письмо, в котором Иван Корнеев писал: «Когда узнаешь, что я погиб, за другого сразу не выходи. Жди меня три года. Больше не жди, не оставайся одинокой, живи счастливо…».
Самолет Ивана Корнеева сбили в первый день штурма Берлина. Успел ли он получить письмо, в котором она сообщала, что у них родился сын Толик, Мария Николаевна никогда не узнала.
– Сначала он шутил, что если будет девочка, подаст на развод. Потом уже серьезно: нет, Маша, нам нужна только девочка, истребителей нашей семье достаточно, слишком тяжело… Она показывает фотографии, на которых мальчик играет с самолетиками:
– Сейчас ему 65, и до сих пор самолеты у него на первом месте.
Тогда 65 – значит, сейчас, в год 80-летия Великой Победы, ему тоже 80. Анатолий Иванович Корнеев служил в Якутске, на Северном полюсе, в горячих точках.
Мария Николаевна, как просил муж, ждала три года. Потом вышла замуж за фронтовика, артиллериста, участника Курской битвы и танкового сражения под Прохоровкой Алексея Корнеевича Игнатенко.
– Судьба послала мне счастье еще раз. Толик из-за того, что у него фамилия Корнеев, а папа – Корнеевич, не замечал несовпадений: папа его любил как и младших братьев. Всего в нашей семье трое сыновей.
Однажды мама друга Толика сообщила мальчику, что у него папа не родной.
– Тогда я рассказала ему всю нашу историю, и отношения между всеми остались хорошими.
Мария Николаевна пригласила на кухню, где свободно летал небольшой зеленый попугай Чик.
– Как вы готовите котлеты? – неожиданно спросила она. – Я добавляю в фарш манку и разбиваю яйцо, перемешиваю, жду, когда крупа распустится, леплю изделия и опускаю на сковородку, когда масло начинает фыркать.
Она поставила на стол тарелку с котлетами. Вкуса я не почувствовала, все думала о письмах с фронта. Но с тех пор готовлю котлеты по ее рецепту, и вспоминаю Марию Николаевну и ее кухню в очередной раз. Стопки белоснежных полотенец и салфеток, небольшие баночки с вареньем, на каждой – подписанная ее рукой «этикетка».
– Выбирайте, – предложила она, – какое любите?
Кажется, я сказала, что земляничное, и такое варенье нашлось. А Чик все летал, уверенный в своей свободе и любви хозяев. Пора было уходить. Много раз сказав «спасибо», перемещаюсь в прихожую, подхожу к двери и слышу:
– Была еще одна история в нашей школе, частный случай…
Разорванная тайна
– Орлову забрали бы в горком или обком, но там руководили женщины, и они ее не любили.
Фамилию завуча я изменила без ущерба для сюжета. В мужской школе работали восемь семейных пар – лучшим учителям давали бронь от призыва. Только муж Орловой ушел добровольцем, остальные учительские пары вместе работали и вместе жили. Почему на фронт ушел Орлов, а не кто-то другой из мужчин, тот, у кого жена была не такой молодой и красивой? Физик Коновалов (фамилию изменила) остался, возможно, именно потому, что ушел Орлов – он был влюблен в его жену, но об этом еще никто не знал.
– Она носила только белые блузки, только у нее еще оставались духи, даже не видя Орлову можно было понять, что она где-то рядом, – Мария Николаевна снова взяла свой холодный тон. В школе фамильярность не была принята, так же, как любезности и ласковые слова.
– Ее хромовые сапоги не стаптывались ни вправо, ни влево… Жена Коновалова была совсем другой.
Шел 1944 год. На 7 ноября в мужскую школу пригласили девочек из школы имени Крупской. В актовом зале шумно от музыки и голосов, а в коридорах тихо. Там Орлову с Коноваловым кто-то случайно или неслучайно заметил. Они негромко разговаривали, он – о любви, она – о том, что их могут увидеть или услышать. Легкий запах духов в коридоре не оставлял сомнений.
Очень скоро в учительской осудили Орлову, именно ее, поставили в известность жену Коновалова, но та мужественно молчала в ответ. Поскольку не жаловалась, ни горком, ни обком не стали вмешиваться.
– И вдруг Орлова стала на себя не похожей. Белые блузки и духи уже не отличали ее от других учительниц: она перестала ими пользоваться. Все стало понятно, когда Орлов вернулся в Кустанай – одна рука не действовала, другой он опирался на трость, – Мария Николаевна предположила, что жена сама рассказала ему об измене, потому что Орлов общался только с учениками – коллег избегал.
Перед Новым годом мужская школа готовила отчет об успеваемости в горком и обком. Спрос за оценки был строгий, если проскальзывали «тройки», предметники обязаны были заниматься с ребятами во внеурочное время.
– Орлова пришла на педсовет в новой блузке и снова пахла духами, – Мария Николаевна выразительно помолчала.
Качество листов успеваемости завуч обсуждала с каждым преподавателем.
– Когда дошла очередь физика Коновалова, стала путаться в словах. Потом со злым упреком:
– У нас учатся ребята, которые были на войне, у них есть ордена…
Мария Николаевна пояснила, что двух мальчиков эвакуировали в Кустанай из зоны боевых действий, они имели военные награды. О них и говорила Орлова:
– Но не все учителя были на фронте… поэтому… потому что…
Завуч протянула лист успеваемости физику Коновалову. Он изменился в лице, выхватил бумагу из рук Орловой, изорвал в клочья, бросил ей в лицо, изо всех сил хлопнул дверью. Жена тенью вышла вслед за ним.
– Орлову нельзя было представить в слезах. И вот она плачет навзрыд. Муж сидит неподвижно, не поднимает глаз от стола. Весь педсовет окаменел. Немая сцена, как у Гоголя.
Для Коновалова эта история могла бы плохо закончиться. Но никто не жаловался в верха. А после новогодних каникул директор школы поставил коллектив в известность, что в связи с переездом в другой город учителей Орловых в мужской школе будет новый завуч.
– Наверное, он ее любил, физик, – мне хотелось вступиться за Орлову. А Марии Николаевне – нет:
– Муж тоже любил, но она – только себя. Ей было с чем и с кем сравнивать:
– На памятнике в парке Победы выбито имя Никифора Ореховского – мы звали его Федей. Помню живым и мертвым этого летчика. Самолет его врезался в землю за Большим мостом. Воронка – шесть метров в глубину. Иван попросил, чтобы я помогла женщинам подготовить Федю в последний путь. Это было горько и страшно. На следующий день со своей невестой он должен был идти в ЗАГС.
P.S. История о мужской школе публикуется впервые. Из тех, кого я знала, в «Кировке» учился художник Георгий Соков. Передала ему рассказ Марии Николаевны. Но в 41-м он только родился (Георгия Михайловича не стало в июле 2024 года). И все-таки сюжет художник передал в гравюре, которую и сегодня можно увидеть в редакции «КН».
