Прежде чем продолжить свой рассказ про нашу общую историю, хочу еще раз поблагодарить всех, кто откликнулся на мои публикации. Вместе с вами сожалею, что нет нигде портрета Владимира Карловича Рюбина. Тем не менее, попробую еще поискать по архивам и с помощью интернета. Где-то что-то могло сохраниться. Есть, правда, слабая надежда, что откликнется если не потомок Рюбина, то кто-нибудь, кто знает больше меня о нем. Не зря же я в название предыдущего рассказа вставил фамилию Рюбина. При случайном поиске в интернете это может сказаться. Где была похоронена первая жена Владимира Карловича, сейчас можно только догадываться. Старые кладбища все уничтожены. Может быть, это там, где теперь парк Победы. Кто знает, если даже на фамилию Рюбин нет отзыва в гугле.
Искреннее спасибо Арману Козыбаеву за неожиданное для меня уточнение по поводу венчания в церкви полковника Рюбина и его второй супруги. Видимо, не всегда можно доверять памяти пожилых людей, бывают и такие вот промахи. И все же нет более ценных документов при воссоздании картин прошлой жизни, чем воспоминания поживших людей, поэтому, прежде чем вести свой рассказ дальше, снова дам слово современникам Владимира Карловича Рюбина.
- Родилась я в 1896 году. Росла и воспитывалась в монастыре, вернее, в приюте при монастыре. Пять лет я работала прислугой у Рюбиных. Потом стала горничной. Меня не обижали, Рюбин был человек уважительный. Сколько я работала у Рюбиных, никогда не было мне замечаний. Мы, прислуга, жили в одном с Рюбиными доме.
От первой жены у Рюбина была дочь, от второй - сын. Больше ничего не знаю, только знаю, что все уехали.
Я вышла замуж в Рязановке. Немного там пожили. Опять переехала сюда жить, на конный завод. Работала на огороде, свинаркой, дояркой. Всю свою жизнь проработала на конном заводе. Теперь семь лет как не работаю. Получаю сейчас пенсию 45 рублей. Стажа мне не хватило, хотя работала с детства. Ведь у Рюбиных никаких документов не оформлялось, ничего не сохранилось. Вот и пришлось работать до 71 года.
Работала я с 9 лет...
Елизарова Анастасия Лаврентьевна.
Записано 20 мая 1978 года.
Рюбин построил кирпичную конюшню рядом с Красной конюшней, тут же, рядом, жили и специалисты завода — коллежский асессор Степанов Андрей Васильевич, письмоводитель Березенцев Владимир Васильевич, старший наездник Перевезенцев, старший нарядчик Зотов Павел Герасимович. В доме, где жил Рюбин, была и контора конного завода. Дом был деревянный, оштукатурен, в нем было 11 комнат. Внизу был подвал-кухня. Дом этот сгорел в 1952 году. Рядом был винный погреб из красного кирпича....
Голубых Александр Сергеевич, директор конного завода в 1951 — 1955 гг.
Записано 14 июня 1978 года.
Стенографистка Щипунова Валентина Кузьминична.
И — продолжение истории...
К ночи пронзительный ветер стал еще злее, его порывы, казалось, пытались сорвать с фундамента сравнительно новый дом полковника, раскатать его по бревнышкам и скинуть под горку, к заснеженной реке. «Хоть ставнями закрывайся, - невольно поежился Рюбин, пытаясь разглядеть за окном подросшие ивы, степь, огоньки лежащего за рекой города. Их и так-то было не очень много по ночам, город все еще строился, но все же рос, растекался по крутому берегу Тобола. Что-то, как показалось Рюбину, мелькнуло за рекой, вроде огонек затеплился, и снова все пропало: вслед за ветром разыгрался буран. «Может, опять волки, - мелькнула неясная мысль, это, наверно, их глаза горят в буранной степи». Однако же сам Владимир Карлович и развенчал свои незрелые догадки: «Глаза не могут гореть, все это не более чем предрассудки, досужие домыслы. А вот серая тень, что мелькнула сквозь снежные заряды, это уже серьезно. Ни собака, ни нормальный человек в такой буран по степи бродить не станут».
Владимир Карлович покосился на громадный полушубок, но все же надел и покрепче запахнул свою привычную полковничью шинель, вооружился любимой тростью и решительно шагнул на крыльцо. Ветер и снег словно ждали, чтобы наброситься на него с новой силой, и если бы не перильца, то и скинуть вполне могли в сугроб. Рюбин, подгоняемый ветром с Тобола, буквально долетел до кирпичной конюшни, всполошив своим появлением конюхов и объездчика.
- Что-то неспокойно мне, братец, - обратился он к караульному казаку, - ты бы проехался вдоль забора, кого-то носит нелегкая по степи. Проводив уходящего в буран наездника взглядом, Рюбин прошелся вдоль денников. Кони все были почищены, накормлены, стояли спокойно. Ну и ладно. Скоро вернулся с улицы заснеженный объездчик, доложил, что все спокойно, и за забором, и в селении.
Можно было возвращаться домой, однако Владимир Карлович медлил, словно его присутствие здесь само по себе могло отодвинуть беду. Однако вернулся, не ночевать же с конюхами на сеновале. Дома, в тепле у голландской печки, скинул шинель, налил себе чаю и взялся почитать на сон грядущий.
Перечитывал он в который уже раз своего любимого Пушкина, его прозу, которую уважал за простоту языка и богатство образов. Проза поэта, по его дилетантскому в этом деле мнению, была никак не слабее поэзии, а порой даже ярче, глубже мыслями. Так совпало, что в который уже раз перелистывал он сегодня страницы «Капитанской дочки», поражаясь наблюдательности поэта и его умению двумя — тремя фразами обрисовать целый сюжет из жизни. «Вот первая встреча Петра Гринева с Емельяном Пугачевым, вот буран в степи. Сегодня ту же самую картину довелось наблюдать и ему, слава Богу, что из окна. Точь в точь такой буран, не зря же Пушкин, писали, приезжал в Оренбург, когда собирал материал для книги. Видно, тоже, как и его герой, на себе испытал все прелести местной непогоды. Жаль, не заехал в Кустанай». И сам же усмехнулся своим мыслям: в те годы не было никакого Кустаная, даже в планах, степь, река, леса вдали».
Лесов, в самом деле, было немало, но пока строили новый город, почти все извели на срубы да на дрова. Остались одни жалкие колки, в которых зайцу негде спрятаться. Однако же волки вон находят убежище, и чуть что подступают к человеческому жилью, шалят по ночам, забегают даже в селения. Зимой из-за бескормицы они особенно злы и нахальны. Слыхал Рюбин, что взбирались они на крыши переселенческих землянок, пытались раскопать не очень надежную кровлю. А что простой человек может, разве что вилами отбиваться, собак же, говорят, уберечь было невозможно, если не укрыть в хате. А кто убережет хлев со скотиной?
Рюбин за долгие годы жизни в этих степях привык уже к жесткому, суровому климату и стал находить его даже в чем-то полезным. Для молодого организма, в плане закалки. Однако с возрастом все тяжелее стало выносить морозы за тридцать, летнюю изнуряющую жару. И все таки грех сетовать на судьбу, памятуя, что офицеру не пристало перебирать места своей службы. Могли и в Порт-Артур послать, вот повоевал бы с японцем, а могли и в пески на границе с Хивой, где мозги плавятся от жары.
Нет, негоже печалиться, служи там, где полезен государству, вот и весь разговор. Тем более, что не так уж и плох здешний климат. Бывали, бывали в начале лета приятные деньки, когда нет еще жары, но уже можно выехать на Господское озеро, поставить с друзьями шатер, искупаться в прозрачной холодной воде. Чай из родниковой воды был бесподобен.
Из других развлечений более менее служили отдохновением от трудов праведных нечастые вылазки в город. Это, конечно, не Санкт-Петербург, но все же какой-никакой театр случался, вон синематограф с громким именем «Фурор» открыли, бильярд опять же, ярмарки душу тешат. Других же видов досуга, считай, и не было, оставались лишь книги. Да и те не всегда удавалось купить, Клавдия Васильевна уж не раз укоряла, что нет нигде французских романов, даже в переводе.
Проезжая через Затоболовку, она взяла за моду запасаться дешевыми конфетами и раскидывать их в набежавшие стайки ребятишек. Владимир Карлович хотел было попенять ей за эту привычку, мол, не надо бы понапрасну толпы собирать, не боярыня Морозова ведь едет. А потом вспомнил своего любимого Пушкина, его описание повадок Емельяна Пугачева и невольно нашел аналогии с женой. Бунтовщик тоже любил собирать толпы народу, правда, раскидывая не конфеты, а мелкие монеты. Ну, пусть тешится, если это доставляет ей удовольствие. Ребятишки тоже привыкли к таким нежданным щедротам.
Более же всего Владимир Карлович радовался тому, что стал находить особое удовольствие в работе с лошадьми. Незнакомое прежде племенное дело как-то незаметно увлекло полковника, заставило выписать серьезных книг на эту тему, поискать знающих людей. Поначалу дело двигалось туго, ставя в тупик и Рюбина, и его конских специалистов. Владимир Карлович с усмешкой вспоминал, как его когда-то поразил тот факт, что кобыла вынашивает свое дитя целых 11 месяцев, почти год! А жеребчика на два — три дня дольше, чем кобылку. «Ну, надо же, за такой срок какое совершенное создание должно народиться!»
Однако, были в заводе настоящие специалисты, они и занялись племенным делом. Разумеется, не сразу наметился путь к совершенству породы, которого добивался Рюбин. Вначале отбирали наиболее рослое, красивое и выносливое потомство от местных лошадок, развивали породу «в себе». Результаты были, но детки все же получались похожи на родителей, малорослые, с грубыми головами. В телегу запрячь вполне возможно, а вот в кавалерию такой конь решительно не годился.
Нужен был прилив свежей крови со стороны. Рюбин списался со столицей, и Санкт-Петербург откликнулся довольно быстро....
(Продолжение истории — через неделю!)
На снимках из архива снова старый Кустанай, на этот раз первые годы сразу же после революции.
