Зачин этой истории про наш незабвенный парк хотел, было, я позаимствовать у советских классиков. Как это у них звучало? Ну, примерно так. Около полудня в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный и клянчил десять копеек. «Может быть, тебе еще ключи от квартиры, где деньги лежат?» - окрысился на него пришелец.
Но нет, про десять копеек у нас речи не было и попрошайки тоже, просто был молодой человек, желавший культурно провести в парке свой свободный вечер. А там окопались народные дружинники, вооруженные красными повязками и «Моральным кодексом строителя коммунизма». Поговаривали, кстати, что этот кодекс едва ли не буквально списан с десяти библейских заповедей, и доля истины в этих слухах была. Сами его сочинители признавались потом, что шли от Библии, выполняя поручение Никиты Сергеевича Хрущева. О чем он конечно же не знал и не должен был знать, ибо был воинствующим безбожником. И даже как то грозился извести всех священников и «показать миру последнего попа».
Однако, прежде чем вернуться к нашему молодому человеку, отвечу на невысказанный вопрос: почему же вдруг парк-то наш стал незабвенным? Ведь так обычно говорят про усопших? Ну, если вы считаете, что парк у нас все еще жив и процветает после всех этих реконструкций, перестроек, лесоповала и новых посадок, изгнания лебедей и удаления забора, то я погорячился. Пусть будет просто парк, хотя даже в казенных бумагах его уже именуют сквером. Вернемся еще к этому вопросу, чтобы почувствовать разницу. А пока...
Вечер тихо опускался на утомленный степными ветрами и всемогущей пылью город. Солнце катилось за горизонт в ореоле этой вековой взвеси, обещая горожанам ночную прохладу и штиль. Это было время, когда город еще практически не примерил на себя асфальт и по уши тонул в песке. В самом центре мог забуксовать и сесть на пузо любой вездеход, если бы он был. Вечерами на окраинах города брели по домам коровы, которых держал хозяйственный народ, и по улицам растекался запах парного молока.
Песок и частые пыльные бури могли бы остановить зеленые насаждения, но их тогда было не густо. Деревья и кустарники начали массово высаживать в начале шестидесятых, когда городским мэром назначили Валентина Евгеньевича Великанова (1954 — 1965 годы). По 250 тысяч саженцев в год высаживали!* Это те самые тополя, карагачи и клены, которые у нас в городе сейчас старательно рубят на дрова, ссылаясь на их преклонный возраст и обещая посадить новые.
Про возраст ничего не скажу, действительно, не детский, хотя на срезе обычно никакой хворобы не видно. И простоять они могли бы еще не один десяток лет. Что касается посадок, то да, действительно случаются кампании. Выходят из офисов государственные тетеньки и двумя пальчиками с хорошим маникюром втыкают их. Бывает, сильная половина офиса выльет ведро воды. Но даже если и выстоит несчастный прутик, попав под редкий весенний дождик, то жить ему лишь до зимы. А зимой приедет трактор и вместе с сугробом сковырнет его со всеми корнями.
Парк в те годы был эдаким оазисом в пустыне, который притягивал к себе народ в любое время дня. Дня, отмечу, поскольку имел он прочный железный забор и на ночь закрывался. А днем — гуляй, пожалуйста, сколько хочешь, вкушай все парковые удовольствия, о которых позже, и если ты ведешь себя прилично, то никто тебе ничего. Заплати за вход и гуляй. Но упомянутый выше молодой человек стражей порядка насторожил моментально. Внешний вид его сразу выдавал чужака. Как будто, говоря по-современному, афроамериканец решил прикинуться гарным парубком в рубашке-вышиванке.
Молодой человек одет был так, что просто глаз резало. Ну, посудите сами, весь мужской народ у нас был обут в одинаковые башмаки Кустанайской обувной фабрики. Иногда в плетенки, называемые в народе грубо, но с юмором. Верхняя одежда тоже не блистала изысками. А у этого странного человека на ногах были невиданные в наших краях мокасины. Штаны, разумеется, до невозможности узкие, надетые не иначе как с помощью мыла. Брюки-дудочки, так это называлось. Венчали чуждый наряд рубашка цвета революционного знамени и куртка-косуха. Стражи порядка, понятно, тут же сделали стойку: стиляга! Настоящий стиляга, каких они прежде видели только в сатирическом журнале «Крокодил».
И лишь только посмел он ступить на танцпол, как его тут же взяли под белы рученьки и решительно увели с глаз людских, чтобы не мозолил. Вопрос при этом ставили жестко: как посмел ты смущать простых советских товарищей столь чужеземным обликом? И знаком ли ты вообще с моральным кодексом? А если знаком, назови хотя бы одну его заповедь. Молодой человек этот самый кодекс издалека видел, разумеется, но дословно воспроизвести не смог ни строчки.
Насчет прикида, признался он, да, виноват, приехал издалека, из славного города Новороссийска, а там все молодые люди одеваются примерно так же. Понимаете, портовый город, корабли со всего света, не только джинсы, даже жвачка бродит в народе. Дружинники холодели: это же надо, жвачка, гадость какая. Мы же не буржуи какие, резину жевать. А мысли мелькали крамольные: вот бы попробовать хоть разочек! В конце проработки нехотя признали, что не со зла он так вырядился, а по привычке, и проводили до парковых ворот. Наказав наперед выбирать поскромней наряд для выхода в свет. А сейчас, если потанцевать хочется, иди и переоденься.
Дело было жарким летом 1962 года. Стилягой был Леонид Трахтенберг, известный впоследствии кулинар, руководитель различных кафе и вообще общепита. А втравил его в танцевальную авантюру его будущий армейский друг Гена Гурьянов. Не стиляга, как его товарищ, а в перспективе знатный каменщик, ударник, делегат и т. д. И кто бы тогда мог подумать, что Леонид Яковлевич через немалое количество лет этот самый парк и возглавит? И будет возрождать здесь подзабытую, было, культуру. Даже выйдет на эстраду сам, причем, не раз, и споет. И не всегда стильное или зарубежное, а просто советское ретро. Но это будет очень нескоро, этот кусочек города переживет к тому времени еще пару реконструкций, но сохранит до поры до времени частицу своего тенистого очарования.
Остатки того густого, почти что дикого парка я еще застал, переехав в город в 1964 году. Сколько там было сирени, акаций, кленов, - уму непостижимо. Лавочки прятались в густых зарослях, вечерами здесь было жутковато, а знакомые пацаны еще и припугивали байками про неуловимые банды, которые здесь такое творят, что и представить страшно. Особенно творили вокруг танцплощадки, которая магнитом тянула к себе отдыхающих. Глупости, конечно, небылицы, не более того, но парк тогда и в самом деле был густым, тенистым, таинственным.
Порядок здесь держали не только борзые ребята с красными повязками. До наших дней дошла легенда про старшину милиции дядю Ваню. Крепкий мужик с пшеничными усами, он знал все закоулки парка и его завсегдатаев. Особенно склонных к нарушениям. Таковых он терпел, пока они соблюдали, а как только, так сразу и хватал за шкирку. Обычно воспитывал сам, подручными способами, в редких случаях, когда субъект особенно гоношился, сдавал его в участок. Все, кто помнит времена стиляг и хрущевских реформ, называют его человеком строгим, но справедливым. Никто даже помыслить не мог, чтобы дядя Ваня взял хоть копейку «на лапу» или каким иным способом уронил звание советского милиционера. Жаль, что нигде не смог я найти его фамилию. Может быть, кто-то из читателей поможет?
Вообще, в те советские годы отношение к парку было другое. В самом названии — парк культуры и отдыха - культура не была пустым звуком. Причем не просто культура заправляла в парке, а советская, идеологически выдержанная. Парк был не только местом, где можно потанцевать, выпить газировки и покататься на карусели. Если верить газетам тех лет («Сталинский путь», наш дедушка), была в парке библиотека, здесь же можно было навестить киоск «Союзпечати» с газетами и журналами, купить книгу, а на спортплощадке размять мышцы. А если бы кто в те времена заикнулся, что будет здесь построен платный туалет, все окружающие могли бы описаться от смеха. Как это, платный туалет, за что деньги платить? И, конечно же, с эстрады звучали не только зажигательные ритмы, но и лекции о международном положении.
Это в теории и в отчетах наверх. Но вы можете себе представить человека, который, придя вечерком в парк, устремится к эстраде ради лекции о происках империализма? Я — не могу. Потому и критика в прессе в адрес парка звучала регулярно. «И в самом деле, - писал «Сталинский путь» в 1954 году, - кроме танцев в парке нет ничего увеселительного, редко бывают концерты, кино и т. д. Разница только в ценах на входные билеты. В обычные дни 1 рубль, а под воскресенье и в воскресенье — 3 рубля. (Оговорюсь, цены звучат дореформенные, после 1961 года стало 10 и 30 копеек — авт.).
Назывались при сем конкретные фамилии виновных, хорошо знакомые старожилам города: заведующая городским отделом культуры Гороховская (Фрума Абрамовна), директор парка Войкин (Алексей Тимофеевич), художественный руководитель Марков (не знаю, к сожалению имени-отчества — авт.). То есть, был даже конкретный человек, который отвечал за культуру. С другой же стороны, человек был, а культура — не всегда. И вот вам еще цитата из республиканской газеты «Ленинская смена» за 1951 год. Серьезная, я вам скажу, критика, еще при жизни вождя, похожая на донос.
«Оркестр из десяти музыкантов трубит что-то невнятное, но, во всяком случае, ритмическое. Любители танцев смешались на площадке и теперь напоминают манную кашу, которая бурлит, пузырится, норовит выпрыгнуть из кастрюльки.
Чу, милицейский свисток! В центре площадки появился «распорядитель танцев», он же «массовик», он же младший сержант милиции (скорее всего, это и был тот самый дядя Ваня, еще в невысоком звании — авт.).
- Сеанс окончен. Р-разойдись!
Поясним. Танцы здесь проводятся по сеансам. Семь танцев — в один сеанс. Станцевал положенный тебе комплекс - очищай площадку. Хочешь еще потанцевать — плати два рубля и прими участие в новом «сеансе».
Молодой слесарь одного из кустанайских предприятий Михаил Т. замечает:
- Я танцую только вальс и барыню. За шесть вальсов - шесть рублей, если считать два вальса за сеанс. Плюс два рубля за чистый воздух (за вход в парк). Девушка со мной приходит, значит, бери вдвое больше. Итого — шестнадцать рублей».
Прошу прощения за длинную цитату и возможные ошибки в цифрах. Не я считал, неизвестный мне слесарь, я же лишь передал его огорчение. Еще и горком комсомола обиделся на парк, а его секретарь Степанида Шишкина как-то сломала здесь каблук, угодив ногою в щель на танцплощадке, и с тех пор сюда ни — ни. И финал публичного навета: «По улицам Кустаная гуляет пыльный ветер. Его порывы доносят то в обком, то в горком тоскливые звуки оркестра».
Вот бы сделать взаправду машину времени, вернуться в те годы и посмотреть, как этот огорченный слесарь отплясывает на танцполе барыню. Чудная была бы картина! Но нет, нельзя это, можно лишь представить, и то с большим трудом. Я попробую это сделать, пользуясь рассказами очевидцев. Что играл оркестр, как звучала пресловутая барыня, какие вальсы? Мастерски играли или абы как, по принципу «лишь бы громко и ритмично»? Ответить на эти вопросы могут сами музыканты, дожившие-таки до преклонных лет, опять же бывшие стиляги и фотографии того времени.
Я смотрю на фото оркестра в полном составе, кажется, только рояля не хватает и солистов, и понимаю, что ему под силу сыграть все. Абсолютно все, что звучало тогда на танцплощадках и было востребовано на концертах. Два тромбона, два саксофона, четыре трубы, два аккордеона, кларнет, гитара, контрабас, ударные и даже две скрипки. А еще где-то затерялся альт, на котором играла Евдокия Сидоренко, не попавшая на снимок и, видимо, пришедшая в оркестр попозже. Тоскливые звуки? Может быть, не в меру идейный журналист республиканской газеты принял за них бессмертный хит всех танцплощадок тех времен?
К началу шестидесятых в наш город уже начали залетать хрупкие грампластинки на 78 оборотов в минуту с удивительными мелодиями. Это было тоже дыханием хрущевской оттепели, когда после всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве 1957 года страна вдруг обнаружила, что есть и другой мир. В этом мире носят другую одежду, слушают другую музыку, а танцуют совсем уж что-то непонятное. Буги-вуги, рок-н-ролл, мир, дружба, жвачка. Пластинки поначалу почему-то приходили к нам из Азербайджана, Бакинского завода, и из непонятных соображений очень редко на самых ходовых указывался композитор или исполнитель.
И вот ставишь ее на резиновый диск радиолы, она поначалу шипит, потом игла попадает в нужную бороздку, и где-то в чужой стороне начинает свою нежную песню печальный кларнет. «Маленький цветок», волшебная, неземная мелодия, под которую таяло даже самое каменное сердце. Кларнет вел свою тему, иногда шелестели щетки ударных, отбивал четкий ритм контрабас, а потом вступал рояль и ты не хотел, чтобы эти звуки когда-то иссякли. А еще была «Серебряная гитара», но и ее мог сыграть оркестр, для чего же было держать тогда целых два аккордеона?
Наверное, звучала вечно живая «Рио-Рита», а она с трофейной пластинки была взята, разложена по инструментам и озвучена. Хотя могла уже быть и в специальных книжках с оркестровками, или в виде сборника нот, которые продавались в книжных магазинах. Закупал их лично директор парка Алексей Тимофеевич Войкин. Там можно было отыскать и барыню, столь милую сердцу слесаря Михаила Т., и прочие польки-бабочки. Пели тоже разные песенки, старались, конечно, выбрать что-нибудь очень модное и стильное. Такого добра тогда было не очень много, но все же кое что даже из радиоэфира можно было выловить. Особенно в новогоднюю ночь, ближе к утру.
Вообще, конечно, были и совершенно печальные звуки, когда оркестр собирался, чтобы проводить кого-то в последний путь. Ну что поделаешь, кому-то надо было уделить кусочек своего таланта и этой стороне человеческого бытия. В городе было всего два оркестра, в парке и в воинской части, вот по очереди и играли. Мужчины держались спокойно, а Евдокия Сидоренко старалась уклониться, страшно боясь этих мероприятий. Играли достойно, без халтуры, без ненужных мыслей, что человеку-то уже все равно, как оно звучит.
Сама собою возникает тема профессионализма. Как приходил человек в оркестр, откуда, где учился, что мог? У каждого, конечно, был свой путь в музыканты. Были люди после музыкального училища, и даже с консерваторским образованием. А были просто влюбленные в музыку, игравшие иногда лучше профессионалов.
Уже упомянутая Евдокия Сидоренко после войны оказалась в детдоме на Украине. В том детдоме, как и в любом другом, было немало разных кружков, и духовой в том числе. И вот идет она мимо распахнутых окон, а оттуда гремят бодрые звуки медного оркестра. Ее взяли не сразу, мала была, но она подросла, дождалась своего часа и тоже заиграла. После детдома могла поступить в музыкальное училище, но не захотела расставаться с подружкой и поехала в ремесленное. Там получила надежную специальность токаря, с которой и прикатила на целину. Какое-то время даже работала по специальности на нашем РМЗ. Но и здесь нашла оркестр и взяла в руки альт.
Дмитрий Фомич Литвин, настоящая легенда нашего парка, тоже пришел в кружок в детдоме, потом в оркестр, только играл он на трубе. Правда, с возрастом труба отпала и ударил он в барабаны. А потом и вовсе другой талант открылся у Фомича — чинить все, что в парке крутится и вообще движется. И если бы не его золотые руки, то давно бы половина аттракционов встала. Сейчас вот сидит он дома на пенсии, а душа болит за качели и карусели. Как там без него?
Если присмотреться к фотографиям, поговорить с людьми, то много обнаружится известных людей, которые прошли в свое время звучную школу духового оркестра. Вот стоит с инструментом в руке Хегай Алексей Николаевич, ставший затем директором Дворца культуры профсоюзов. Многие известные впоследствии джазисты начинали здесь свою музыкальную карьеру. Солисты того оркестра нам не очень известны, но они были, пели, выступали с эстрады.
Раиса Андреевна Литвина, жена Дмитрия Фомича, называет, кого вспомнила хотя бы по имени: Виктор Сильченко, Галина Башкова, Геннадий Симонов, Александр Кирячков. Лирический тенор, сопрано, характерные танцы, конферанс — давно уже не видно на афишах подобных уточнений. Руководил оркестром Лазарев, почему-то никто не смог вспомнить его имени-отчества. Сохранилась на фото любопытная афиша одного концерта, который был разбит на два отделения! Оркестровые пьесы, песни стран мира, танцы, сатира, юмор. В общем давно забытый жанр полноценного эстрадного концерта, каким он был в шестидесятые годы.
И здесь невольно вспоминаются «Покровские ворота», культовый советский фильм про те времена, и блистательный Леонид Броневой с сатирическими куплетами на такой же парковой эстраде:
Вся Америка в страшном смятеньи.
Эйзенхауэр болен войной.
Но в публичных своих выступлениях
Говорит, что за мир он стеной.
Пой, ласточка, пой.
Мир дышит весной.
Пусть поджигатель шипит и вопит,
Голубь летит.
Эйзенхауэр, кто не в курсе, это американский президент в то время. Но не буду проводить аналогий с нашим временем, у меня сейчас другая цель: показать с помощью этих иронических куплетов, как тогда выглядела сатира на эстраде. И все-таки в газетах тех лет в основном только критиковали наш парк и оркестр. Говоря по простому, регулярно всех собак навешивали, и я даже понимаю, почему. Да потому что для весомой критики совхоза или фермы надо было ехать в район, разбираться, анализировать: с чего это вдруг упал надой? И после публикации долго потом препираться с райкомом партии по поводу облыжных обвинений. А тут пришел вечерком в парк, отдохнул, осмыслил свои беглые ощущения, и пиши в свое удовольствие.
Что может возразить на выпады газеты парк? Да вообще, кто вы такие, чтобы возражать на критику советской газеты? Что вы играете вечерами, что поете, почему у вас такие щели в полу и такие цены? Что вы, в конце концов, несете в массы? И все на этом, никаких опровержений, работайте лучше над собой. Моральный кодекс еще раз перечитайте.
Такая вот получилась история про парк, который когда-то считался сердцем города. По крайней мере теми, кто в нем работал и любил отдыхать. Про оркестр, который был душой этого парка. Про музыкантов, жаль, что не очень обстоятельно.
Отдельного рассказа заслуживает небольшой стадион, который тоже был в составе парка. Летом здесь шумел футбол, зимой, естественно, был каток и поле для русского хоккея. Потом стадион убрали, может быть, кому-то в обкоме партии очень мешал этот шум, а может быть, долетали до высоких окон непарламентские выражения болельщиков. Все может быть. Но взамен построили новый стадион, «Трудовые резервы», ныне «Центральный», хотя и не в центре.
А парк? Он еще в семидесятые годы, да и позже оставался парком, и новый директор, бывший стиляга, лелеял мечты в придачу к лебедям завести здесь пингвинов и чтобы на новой эстраде регулярно кто-то выступал.
В общем, как ни пиши, а все равно получается лишь кусочек истории про наш парк. А если кто-то что-то желает уточнить, добавить или старое фото прислать, так добро пожаловать!
*(Сайт Армана Козыбаева «Костанай и костанайцы», http://kostanay1879.ru — статья «Великанов Валентин Евгеньевич»).
За помощь в подготовке этого материала большое спасибо Раисе Литвиной, Людмиле Должанской, Леониду Трахтенбергу и Арману Козыбаеву.
Большая часть фото из личного архива Д.Ф.Литвина.
