Одному из главных идеологов Казахстана исполнилось 100 лет.
В столичном Евразийском национальном университете сейчас проходят памятные торжества и конференции – рассказать о них после возвращения из Астаны планирует доцент кафедры философии КГУ Денис Качеев. Однако юбилей «последнего евразийца» отмечают не только в столице, но и в поселке Воскресеновка Костанайского района. В номере «КН» от 21 декабря 2011 года мы уже писали о тамошнем последователе научного творчества Гумилева и Сулейменова – Болате Агайдарове. Отправку в редакцию своего нового текста он прокомментировал следующим образом:
«Вы, возможно, задались вопросом: почему он пишет? Скажу так: я патриот своей страны. В 5-6–летнем возрасте я узнал о подвигах наших великих предков из рассказов деда, а бабушка говорила мне, что Николай – добрый царь, и казахи жили хорошо при нём. Когда я пошел в школу, узнал, что Кенесары – националист, вор и убийца, а царя Николая народ звал Кровавым. Я был в шоке, своим детским умом не мог понять, что может быть две правды: одна – у народа, а другая – у правителей. Считаю, что молодое поколение должно знать свою подлинную историю».

Евразийский пленник

Сын Анны Ахматовой и Николая Гумилева, Лев Гумилев, не только не посрамил «генетический материал», доставшийся ему от знаменитых родителей, а, напротив, возвысил его. Самое главное открытие Гумилева – этногенез – движение народов сквозь время и пространство.

Воистину пути господни неисповедимы! В 1938 году Л.Н. Гумилев сидел в лагере в г. Норильске и был свидетелем расстрела отца Олжаса Сулейменова – Омара, первого казахского кавалерийского военачальника. Позже об этом факте Лев Николаевич рассказал Олжасу. В течение ряда лет Льва Николаевича и Олжаса Омаровича связывали творческие отношения – как самых ярких представителей евразийской культуры. В своей книге «Аз и Я» и др. работах О.Сулейменов часто обращается к историческим трудам Гумилева. Это «Хунну», М., 1960 г., «Древние тюрки», М., 1967 г. и др. Я хочу сказать, что Л.Н. Гумилев был в какой-то степени идейным наставником Олжаса.

За что пострадал Гумилев? Конечно, он пострадал «за папу и маму», но, прежде всего, за свою незаурядность, внутреннюю независимость, за свое видение исторической ретроспективы. Он провел 15 лет в лагерях, но не озлобился, не деградировал – он работал. Любимая нами книга «Древние тюрки», охватывающая почти всю историю тюрков, предшествующую золотоордынскому походу на запад, начата в Карлаге и закончена в омском лагере.

Еще в юности Льву, студенту истфака, пришла в голову мысль заполнить лакуну во всемирной истории, написав историю народов, живущих между культурными регионами: Западной Европой, Левантом (Ближним Востоком) и Китаем (Дальним Востоком). До конца своей жизни Лев Николаевич оставался заложником этой великой идеи.

Лев Николаевич всегда писал правду о евразийских народах, испытывая к ним огромную любовь и симпатию. «Лично мне, – говорил Л.Н. Гумилёв, – тесные контакты с казахами, татарами, узбеками показали, что дружить с этими народами просто. Надо лишь быть с ними искренне доброжелательными и уважать своеобразие их обычаев. Ведь сами они свой стиль поведения никому не навязывают» («Известия», 13.04.1988 г.). В 1967 году на титуле одной из книг он напишет: «Посвящаю эту книгу нашим братьям – тюркским народам Советского Союза». Именно у нас в Казахстане искренняя любовь Льва Николаевича к братским тюркским народам нашла признательный и действительный отклик: пятнадцать лет исполняется Евразийскому университету им. Л. Гумилёва, где наиболее последовательно поддержана идея  евразийства в качестве генерального объединяющего фактора.

Ещё в 1994 году Н. Назарбаев озвучил мысль о евразийской интеграции. В наше время идея евразийского союза постепенно приобретает реальные контуры. Я считаю, что две книги Л. Н. Гумилёва  – «Древние тюрки» и «Древняя Русь и Великая степь» – должны быть настольными  для учителей истории и географии средних школ и колледжей. Творческое наследие Гумилёва должно стать фундаментом патриотического воспитания молодого поколения Казахстана.

Завершая рассказ о Л.Н.Гумилёве, хотелось бы сказать, что внешние знаки внимания мало волновали его. Для него было важно другое. И уже в больнице, за месяц до смерти, он сказал мне об этом: «А всё-таки я счастливый человек, я всегда писал то, что думал, то, что хотел, а они (случайные в науке люди) – то, что им велели».