«Создавать атмосферу правды сейчас не так просто»

Сегодня в Костанайском русском драмтеатре моноспектакль «Наедине с Пушкиным». Настоящий театрал и верный зритель такое событие пропустить не может.

Фото автора

На сцене – Сергей МАТВЕЕВ. Мастер, гость из столицы, народ­ный и заслуженный, уважаемый педагог и профессор. Актер драм­театра и солист театра оперы. Городничий и Кречинский, король Клавдий и Фауст, Онегин и граф Альмавива. А также собеседник «КН».

Сергей МАТВЕЕВ – ведущий артист и режиссер Государст­венного академического русского театра драмы им. Горько­го (г. Астана), профессор Казахского национального универ­ситета искусств.

Родился 20 августа 1950 года в селе Лепсинск Алма-Атин­ской области. В 1979-м окончил лучший театральный вуз Советского Союза – ГИТИС. Был приглашен в Государствен­ный академический русский театр драмы города Фрунзе (Киргизия), где проработал 23 года. В 2002 году пригласили в Астану. Многократный лауреат международных театраль­ных фестивалей. Вокальные данные дают возможность ре­ализовать с ебя и в музыкальном искусстве – ведущие пар­тии в театре оперы и балета Астаны.

Знак качества

– Сергей Федорович, вопрос вам, как опытному практику и теоретику театра: кто шел в актеры во времена, когда вы учились в ГИТИСе, и кто вы­бирает эту профессию сегодня?
 
– Да, полвека назад я был сту­дентом, а сегодня уже в прием­ной комиссии. Ощущения очень сильно отличаются. Мы, студен­ты 70-х, приходили в вуз учить­ся во всех смыслах. У нас пре­подавал Георгий Ансимов, глав­ный режиссер Большого театра. Мы находились в институте до последней электрички в метро – настолько плотный учебный график. Ни одного свободного вечера. А если и был – бегом на спектакли в театры. Там тоже учились. У мастеров.


 
Было ощущение, что все 24 часа мы думали о театре. Вни­мали каждому слову педагогов – как мизансцену выстроить, какие задачи актеру ставят, как это превращается во что-то конкретное.
 
А сегодня студенты постоян­но смотрят на часы: торопятся. Кто-то зарабатывает на жизнь, кто-то – «случайный пасса­жир». Последние зачастую ста­новятся чиновниками в сфере культуры, руководят артиста­ми. Так и есть. Я и киношни­кам преподавал мастерство, и артистам балета. Все неудачни­ки поднимаются по карьерной лестнице. Смотришь, через год после выпуска, а он замначаль­ника департамента, еще через пару выходит на сцену тебя по­здравлять от министерства...
 
– В советские годы студен­тов, которые снимались в кино, запросто могли отчи­слить.
 
– Да, был непререкаемый за­кон: «Мосфильм», «Ленфильм» – соблазн сниматься огромен, а мы, студенты, уже были в картотеке этих кинокомпаний, но до третьего курса снимать­ся нельзя. Начальные курсы были важны, чтобы заложить базис профессии. А киносъем­ки могли запросто сбить наце­ленность на познание. Быстрые деньги, слава и... бац, а о тебе потом никто не вспомнит, не успел выучиться. Школа Товс­тоногова, Гончарова, Любимова – это знак качества.

Работать там, где нужен

– Хотите сказать, что сейчас студенты театральных вузов легкомысленнее? Мол, и так все знаем/умеем: смотрели сотни фильмов.
 
– Меня часто спрашивают, в том числе и именитые режис­серы: как вы оказались в этой «дыре»? Имея в виду и Бишкек, и Астану. Полагая, что я должен был остаться после ГИТИСа в Москве. Когда мы заканчива­ли вуз, не было ощущения, что нужно обязательно остаться в столице. Тогда было нормаль­ным: страна большая, буду ра­ботать там, где нужен. Нас, вы­пускников московского инсти­тута, распределяли в Казани. Это была в своем роде ярмарка вакансий для актеров и режис­серов.

Молодые режиссеры- экспериментаторы в театрах сейчас не делают ставки на нас, мамонтов. Когда смотрю на решения современной режиссуры в Гоголе, Чехове, Островском, вижу, что от авторов мало что остается. Сплошь эксперимент.

С женой мы окончили один курс. И воспринимали все так: господь Бог вложил в нас что- то и сказал «надо», вы нуж­ны там-то, и мы поехали. Эта мысль и смиряет, и успокаива­ет, и оправдывает.
 
На последнем курсе педагог по вокалу, солист Большого те­атра Петр Селиванов (он обучал баритонов, в том числе Лещенко и Винокура), говорил нам: «Что­бы вашего духу здесь не было. Поезжайте на периферию, рабо­тайте. А в Москве будете про­сителями, чтобы вас устроили, будете сидеть в труппах и ни­чего не делать, кушать пода­вать или вторые партии петь. Я закончил Московскую кон­серваторию, уехал в Горький, напел весь мировой репертуар, и только потом приехал в Мо­скву «на белом коне»! Так что возвращайтесь только на коне, не нужно на осле стучаться в за­крытые двери».
 
Вот говорю с вами и пони­маю, что нужно писать книгу – в одном интервью много не рас­скажешь...
 
– Театр, даже с точки зрения избалованного зрителя, меня­ется. И, увы, не в лучшую сто­рону. А на ваш взгляд, изну­три.
 
– Затрону тему, которая мо­жет ранить моих коллег. А именно руководителей театров, от которых напрямую зависит состояние труппы.


 
– Вы говорите о директорах или худруках?
 
– О вторых, творческих. При­меры – Покровский, Гончаров и снова Товстоногов. Они были не просто руководители, а пе­дагоги. Создавали свою труп­пу. Тот же Пази, с которым мне повезло работать в Биш­кеке, потом он стал худруком легендарного Ленсовета. Он следил за творчеством каждо­го артиста, видел, какую роль дать для роста. А в итоге высо­копрофессиональная команда. Я ему очень благодарен. Он не позволял мне повторяться: это самая большая ошибка актера – пользоваться одной и той же краской.

Созидать, а не разрушать

– Хорошие худруки заботи­лись о каждом, как главные тренеры футбольной команды, – когда кого больше напрячь на разминке, кому дать тайм-аут. Вот и Пази: родом из Нориль­ска, набил руку в Бишкеке, а возглавил чуть ли не лучший театр СССР, как говорится, въехал на том самом «белом коне».

Сейчас, говоря о молодых ре­жиссерах, могу употребить та­кое слово, как «творят». Чувст­вует, что востребован, и делает вывод: мол, зачем взваливать груз одного театра, проще – по­звонили, пригласили, сделал спектакль и адью, в другой те­атр. И нервов не потратил, и все полюбили.


 
В итоге руководят те, кто не востребован, значит, держит труппу на одном уровне, не растет, а то и вовсе опускает ниже. Вот в чем разница – тог­да и сейчас.
 
– Значит ли, что сегодня ак­теры могут полагаться толь­ко на себя?
 
– Молодые режиссеры-экспе­риментаторы в театрах сейчас не делают ставки на нас, мамон­тов. Когда смотрю на решения современной режиссуры в Го­голе, Чехове, Островском, вижу, что от авторов мало что остает­ся. Сплошь эксперимент. И для таких постановок мы не нужны, нам нужно еще объяснить – по­чему так, а не иначе. А молодые согласны на все – встань здесь, иди сюда, а потом сделай куль­бит и за кулисы. Вот молодые и пашут, как ломовые лошади, не успевая отличить один образ от другого. Глубина решения роли пропадает.
 
– Зритель сегодня готов к этой глубине? Или ему пода­вай Гамлета, который будет читать монолог «Быть или не быть» прыгая на батуте голышом?


 
– Все-таки надеюсь, что зри­тель хочет глубины. На фести­валях часто вижу театры из глубинки, которые потрясают своим глубоким погружением в классику – «На дне», «Дядя Ваня». Они создают атмосфе­ру правды, а это сейчас не так просто. Натурализм во всем – начиная от реквизита и закан­чивая бережным отношением к тексту. Считаю, любой экспери­мент должен созидать, а не раз­рушать.
 
– В своем моноспектакле «Наедине с Пушкиным» вы и актер, и режиссер. Кто с кем чаще спорил?
 
– Это не впервые. Уже двад­цать спектаклей поставил как режиссер. У нас, актеров, про­фессия очень зависимая: можем годами просидеть и не полу­чить роль, о которой мечтаем. Мне повезло играть десятки ин­тереснейших образов. Но было желание сыграть что-то свое. Вот и стал режиссером. Пуш­кин – особо любимый матери­ал. Мне судьба подарила полго­да, чтобы целиком погрузиться в эту работу. И вот родился этот спектакль – продумал каждую фразу, каждую мизансцену, му­зыку. В итоге получилось от­кровение – свой Пушкин, свое прочтение. Костанайские зрите­ли, надеюсь, это оценят.