Стеснительный, болезненный, робкий, склонный к самокопанию... Все это не о нашем собеседнике. Но о его образе, который он создал на театральной сцене. Премьера спектакля Костанайского русского театра «Руки у нас холодные» вызвала большой резонанс. Главную роль исполнил Григорий ЛЕГКИЙ.
ВИЗИТКААртист должен быть тщеславным?
В репертуарном списке уже 45 ролей: Дорош («Панночка»), Вандалино («Учитель танцев»), Коленька («Вышел ангел из тумана»), Валентин («Двенадцатая ночь, или Что угодно»), Кощей («Как Кощей женился»), Жак («Кот в сапогах»), Лесник («Теремок») и др.
Среди недавних – Трубадур в музыкальном спектакле «Новые Бременские», Леонид в военной постановке «Звезда моего деда – 2», Алдар-Косе («Наурыз – сила равноденствия»), Темирбек, муж Камшат Доненбаевой, в композиции «Наша Камшат».
В новом сезоне каждая премьера с участием Легкого.
– Насколько легок на подъем актер Легкий?
– Честно, в этом плане не соответствую своей фамилии. Долго зажигаюсь, долго завожусь и раскручиваюсь. Хотя имя Григорий обозначает бодрствующий, не спящий. Первое не про меня, второе – да, это я. Действительно, долго не могу заснуть. Думаю о работе, о роли. И, кстати, перед премьерой «Руки у нас холодные» очень тревожно спал. Видимо, психологически непросто было войти в образ робкого юноши.
– И все-таки, если оглянуться на те 45 ролей, что у вас уже за плечами...
– Вы посчитали?! А вот я сам счет не веду. Ого, как уже много!
– Так вот этот список говорит о том, что вы соглашаетесь на каждую предложенную роль. Всегда?
– Да, не отказываюсь.
– То есть вынести на сцену чашку чая и удалиться – согласитесь?
– Даже третий гриб в правом ряду сыграю! – рассмеялся артист.
– А если серьезно, внутри не тревожит постоянство второстепенных ролей?
– Признаюсь, ленивый. Это мой любимый смертный грех. Когда вижу себя на первых ролях, думаю: о, сколько сложностей будет, сколько текста учить, сколько сил, нервов придется потратить?..
– Как же амбиции?
– На удивление, не очень амбициозный, не тщеславный человек.
– Почему? Хороший актер обязательно амбициозен.
– Мне коллега говорил не раз: «Артист должен быть тщеславным». В такие моменты задумываюсь: мол, и правда у меня этого нет, так, может, я не гожусь для такой профессии?.. А потом вроде в споре с самим собой прихожу к тому, что это не столь важно лично для меня. И работаю дальше. Вопрос сложности решаю через интерес.
Всё ещё хорошо
– Выпускником театрального вуза (Екатеринбургский государственный театральный институт) вы стали только в прошлом году, хотя вам уже 30. Почему не раньше?
– Как ни странно, но это юридический вопрос.
– ?
– Когда мы только пришли сюда после театральной студии, еще не было закона о том, что все работники театра должны иметь профессиональное образование. И не спешил, раз не надо. А потом – бах – вышел закон. И мы, молодые актеры, разлетелись студентами по вузам. Все закономерно: хочешь работать актером – получи театральное образование.
– Эта корочка что-то вам дала?
– ... (собеседник задумался).
– Понимаю, вы, как студент, уважающий своих педагогов, должны сказать «да». А если копнуть глубже: ваш опыт работы на сцене не мал. Тогда что еще дало вам образование?
– На удивление, дало. В первые же годы преподаватели научили быть... подробным.
– Это как?
– Отчетливее, яснее и ярче видеть не только свою роль, но и образы партнеров на сцене. Все уже шло на автоматизме. И мне это ощущение убрали, к счастью. Еще и с речью хорошо поработали. Появилась детализация. Кто-то из однокурсников признался, что стал более раскрепощенным, ктото более эрудированным. Я в этом изначально не был обделен!
– А скромный-то какой! (общий смех).
– Во всяком случае, гордыни немного есть.
– Вроде 30 лет – уже и не мальчик. Но по вам, как актеру, кажется, что еще все тот же мальчишка. Особенно по реакции на зрительские аплодисменты после спектакля. Тут только что умер, а с аплодисментами улыбка в 32! Хочется задержаться в том состоянии?
– Хорошо сказали. Да, задержаться в том мальчишеском возрасте определенно хочу. Осознаю, что во мне еще юношеский максимализм не прошел. И я этому рад. Что во мне подросток где-то внутри остался. Обычно как: подростки видят какую-то несправедливость, зажигаются, как сегодня говорят, их «бомбит». И со мной что-то подобное еще есть: как только даже со стороны вижу, что несправедливо кто-то поступает, тут же в голове вспыхивает – так не должно быть. О, подросток просыпается, значит, все еще хорошо, не очерствел душой.
Немного юмора. Есть один персонаж, который описывают: тебе 40 лет, выглядишь на 30, ведешь себя на 20, а мозгов у тебя на 10...
Вызов самому себе
– Образ Володи в новом спектакле «Руки у нас холодные» – это для вас первая большая главная роль?
– Да, такая первая.
– Многое в себе пришлось переломить, чтобы вновь стать 17-летним, неуверенным, стеснительным? Кажется, что сегодня таких, как у Чехова, уже и быть не может, разве что в 10-11.
– Когда-то и я был таким. Сложно было психологически затрачиваться. Это сказывается и на физическом состоянии. Словно какая-то ломка.
– Сложно умирать молодым?..
– Нет, другое. Куда сложнее раскрывать такой образ, передать его надрыв, юношеский надлом. Сложно чувствовать непонимание всеобщее. Не знал, что можно от этого так уставать, выматываться. Но это интересно. Вызов самому себе – смогу, не смогу. Надеюсь, смог.
– У вас в этом театральном сезоне что ни роль, то надлом. «В ожидании сердца» – сын главного героя, недолюбленный, опять несчастный. С чем это связано?
– В плане этики артист не скажет, что какая-то роль была не столь важная. А в этом сезоне так вышло – страдаю. У меня нет такого: эту роль хочу, а эту нет – работа есть работа. Мне лично нравится каждый образ.
– Новый спектакль меня заставил задуматься: у кого из моего окружения сегодня «руки холодные» и когда такие же руки у меня. А вы что ценного из этой постановки вынесли?
– У меня мама – преподаватель по философии, поэтому всегда задумываюсь о таких вещах. Так вот, с крайней ролью, не последней, с образом Володи стал еще больше осознавать, что люди вокруг, скажу цитатой из спектакля, «не бутафорские вещи, не массовка в твоей жизни, это такие же люди, с такими же мыслями или с мыслями даже гораздо больше и глубже твоих, больше понимают этот мир, больше знают». Не нужно делать вид, что ты один такой. Нужно чаще ставить себя на место других. Друзья о чемто переживают, значит, нужно помочь, поддержать. Я стал менее эгоцентричным. Все время якать глупо. Мне нравится в тандеме работать, в коллективе. Чтобы глаза партнера на сцене тоже загорались и мы вместе творили.
– Есть роль-мечта?
– Года два назад хотел сыграть Обломова. Нравилась атмосфера: позволить себе полспектакля лежать на диване в халатике, уютно укутавшись. Теперь понимаю, что уже интерес другой – жадное желание сыграть детектив в стиле Фандорина или Эркюля Пуаро. И юморно, и эксцентрично.
– А зрителю, на ваш взгляд, что сегодня интереснее? На что у него загораются глаза?
– Возможно, на что-то легкое, простое, незамысловатое, не загружающее сознание. В реальности и так слишком много трагедии, негатива. Хочется расслабиться. Хотя, когда смотрю в зал, то стараюсь отгораживаться, не вглядываться в зрителей. Почему? Боюсь увидеть скучающие глаза, зевающие лица. Ведь нам слышно каждое пиликанье телефона, все шуршащие звуки.
Лично я скучаю по нашему спектаклю «Безумный день, или Женитьба Фигаро», в меру гротескному, яркому, где много смеха, зритель, помню, постоянно срывался на аплодисменты. Хочется снова такого же на нашей сцене!
