Зимний лес отгородился от внешнего мира полутораметровой стеной оледеневшего снега – это вам не лето, когда, оставив на обочине машину, можно прогуляться под тенистыми сводами деревьев, загребая ногами прошлогоднюю прелую листву.
Знак «Проезд запрещен» нынче как зайцу лыжи. Березы опустили свои белые заиндевевшие гривы, точно понурые лошади, дожидающиеся хороших времен. Зато сосны, как струны, натянутые меж голубым небом и темными низовыми тенями, при малейшем касании дятла гулко отзываются в холодном зимнем воздухе.
10 утра. Волки спят, косули где-то неслышно бродят, зайцы провели свои брачные игры и тоже, наверное, не расположены к раннему пробуждению. Во всяком случае, звериных следов мало.
Над лесом в километрах десяти поднимается в полном безветрии сизый столб дыма. «Нам туда», – говорит главный в Новонежинском лесничестве (Аулиекольский район) Куаныш Колдыбаев. Пересаживаюсь в его неубиваемый со времен СССР уазик, и вскоре с асфальтово-ледяной трассы съезжаем в узкий снежный серпантин, проделанный трактором.
Столб дыма исходит от кучи валежника, который то весело разгорается от новой порции спиленных сухих веток и почерневших стволов, то захлебывается от нехватки кислорода. При виде этого кострища у «зеленых» наверняка бы случился гипертонический криз, хотя, по здравому размышлению, эти древесные отходы даже для деревенской печки не годны – кто будет топить сухими сучьями?
На огромной поляне кипит работа: пара тракторов укладывает в штабеля обработанную древесину, часть которой потом распилят на дрова, на строительную мелочь. Мужики в касках бензопилами играючи срезают с подвезенных сосен и берез сучковатые ветви. Только закончили – из леса выползает еще один колесник, таща за собой очередную связку деревьев.
Весь этот процесс называется рубками ухода. Никакой отсебятины: государственный лесной фонд находится под пристальным наблюдением, можно получить срок за незаконную порубку даже какого-нибудь малозначимого деревца. Рубка ухода – это санитарная мера, призванная облегчить существование здоровых деревьев, их биологическое право на свою долю солнца и квадратные метры земли. Сухостой же, пораженные болезнями индивидуумы – этих под безжалостный нож бензопилы. Это производство.
В Новонежинском лесничестве больше 16 тысяч га. В целом же в Семиозерном лесхозе свыше 45 тысяч гектаров. В масштабах нашей лесостепной области это немного. Выехал за Аманкарагай, и вплоть до Аркалыка 400 километров полупустынной степи. Вот почему, когда весной лесничество заполняют домохозяйки и студенты на период массовой посадки крохотных саженцев сосны, людей охватывает чувство нежности, будто речь идет о братьях меньших.
Владимир Учуваткин, мастер леса, рассказывает мне, что весной предстоит высадить из питомника на 300-гектарную территорию Басаманского лесничества тысячи новых сосенок. Воспроизводство в чистом его виде.
Люди, которые очищают от мусора лес, приходят и уходят. Леснику Абдрахману Испандиярову уходить некуда, его зона ответственности и жизненный ареал одновременно – это без малого две тысячи гектаров леса и дом посреди широкого зеленого моря.
В иное время я бы ему позавидовал: ну как же, чистый воздух, простор, грибы-ягоды... Возле входа в дом грозный шерстяной кавказец, чуть поодаль лошадки нарезают круги вокруг сеновала. Но то, что здесь вовсе не курорт, подсказывает беглый взгляд на хозяйство. Нетронутые сугробы. В сарай – узенькая стежка. В гараже старенький жигуленок, в зимнее время, понятно, невыездной. Поэтому когда на момент нашей встречи приехала жена Абдрахмана – улыбчивая шымкентская южанка Айман с двумя продовольственными пакетами, – стало понятно, что еду здесь надо запасать с учетом расстояния и погодных условий.
59-летний Абдрахман десять лет с Айман обживает этот кордон, он тут всему голова: и охранник, и столяр-слесарь, и природовед, и бессменный путник, наматывающий километры за день своих лесных обходов. Летом, я думаю, когда жара и люди, здесь лесничему не до праздной романтики...
