Он живет в Костанайском районе, в неприметном доме на окраинной улице Затобольска. Живет тихо и незаметно. Рядом с ним круглый день на протяжении вот уже шестидесяти шести лет – преданная жена и верная спутница, с которой он всю жизнь прожил душа в душу. Стариковские заботы, бытовые хлопоты и болезни – куда же без них – словно стерли из их жизни прошлое, которое, без преувеличения, героическое.
Ивану Владимировичу сегодня девяносто один год. Его жене, труженице тыла Александре Тимофеевне – восемьдесят семь. Годы неумолимо сдавили их плечи, но каждый май, девятого числа, Иван Владимирович СУРКОВ преображается. Он непременно на День Победы надевает свой старый китель, тяжело увешанный фронтовыми наградами. Этот человек один из тех немногих Победителей, которые дожили до наших дней. Которые несут в своей памяти те страшные картины войны, где сохранена действительная правда об Отечественной. Для Ивана Владимировича и сегодня, спустя семьдесят с лишним лет, непросто вспоминать военные годы. Он рассказывает о них с суровой простотой солдата. И от этого его рассказ попадает точно в цель – в сердце.
Из-за парты на войну
– Меня призвали на фронт прямо из десятого класса. Мне исполнилось восемнадцать, это был 1943 год. Враг тогда стоял под Курском. День призыва стал для меня праздником. Я давно стремился попасть на фронт. Но поскольку я имел десять классов, то есть хорошее по тем временам образование, меня направили в Таллинское военное пехотное училище, которое на тот момент было эвакуировано и находилось в г. Тюмени. Но закончить его и надеть офицерские погоны мне было не суждено. Обстановка на фронте резко осложнилась, началась битва на Курской дуге, ставшая переломной во всей войне. И в одну из ночей нас, курсантов, подняли по тревоге, посадили в товарные вагоны и куда-то повезли. Куда, конечно, не сказали – военная тайна. Позднее, когда приехали, узнали, что нас направили под Воронеж – не так уж и далеко от Курска. Привезли ночью, ночью и выгрузились, и ночью отправились на марш. Шли вообще только по ночам, для маскировки, а днем отдыхали. Так двигались несколько летних коротких ночей, показавшихся очень длинными. В одну из них наконец вышли прямо на передовую. И нас сразу в окопы. Так я оказался на фронте.
Освобождение Крыма и Донбасса
Утром узнали, что прибыли под Донбасс, тогда этот город назывался Сталино. Это был 4-й Украинский фронт. Здесь я и узнал, что такое война. Артиллерийские, минометные и пулеметные обстрелы, охота снайперов, наши атаки и немецкие контратаки, потери боевых товарищей... Но война – это не только и не столько атаки и крики «ура». Это холод, голод, переходы, марши, рытье окопов и жизнь круглый год на улице при дожде и морозе. А еще – постоянная близость смерти. Здесь я был в первый раз ранен – меня сильно контузило. Так сильно, что я очень долгое время не понимал, кто я и где нахожусь. Когда освободили Донецкую область, нашу часть – истребительную противотанковую бригаду – перебросили на юг для освобождения Крыма. Помню, как штурмовали знаменитый Турецкий вал. Бои были очень ожесточенными. Фашисты не хотели осознавать, что проигрывают войну. Но мы прорвали оборону на Турецком валу и ворвались в Крым. Я участвовал в освобождении Евпатории, Севастополя. Это были нелегкие, но славные дни. Мы освобождали из фашистского рабства нашу землю, наших людей. Хотя, скажу откровенно, очень часто мы видели пустыню – все вокруг было сожжено, а местные жители либо убиты, либо угнаны в плен. Когда мы полностью выгнали фашистов из Крыма, нас снова погрузили в вагоны и повезли куда-то на север. Наконец, однажды ночью, поезд остановился на станции, и последовала команда к высадке. Мы прибыли на Прибалтийский фронт.
Свист пуль в Восточной Пруссии
Я начинал войну рядовым в пехоте. Так, кстати, всю ее и прошел – рядовым. А вот повоевать мне пришлось в разном качестве. Был и ординарцем у командира бригады. Числился и полковым разведчиком. А когда нас перебросили в Восточную Пруссию, я попросился у своего командира в артиллерийский расчет. Хотелось самому бить из орудия по врагам. И он меня отпустил. Так я стал заряжающим в противотанковом артиллерийском полку. Мы стреляли из 76-миллиметровых орудий. Уничтожали танки, бронетранспортеры и прочую фашистскую технику. Мы снова наступали, наш фронт освободил Литву, Латвию, а затем мы вступили в логово врага – в Восточную Пруссию. Столицу Восточной Пруссии – Кенигсберг (нынешний Калининград) – немцы превратили в настоящую цитадель. И сражались за нее очень отчаянно.
Просите рассказать какой-нибудь случай? Это произошло в Прибалтике. Мы с расчетом и нашим орудием ехали по шоссейной дороге. И вдруг впереди, чуть в стороне, заметили немецкую самоходку «Фердинанд». Наш командир тут же скомандовал: «Орудие к бою!» Мы отцепили пушку, развернули ее в сторону «Фердинанда». А вкопать станины в землю – чтобы не было отката при выстреле – времени у нас не было. Сначала мы, по всем правилам, сделали два пристрелочных выстрела фугасными снарядами. Один с недолетом, другой – с перелетом. Затем зарядили в пушку третий заряд – бронебойный, чтобы им подбить «Фердинанд». Но сделать выстрел мы не успели. Когда мы делали пристрелку, немцы заметили нас и стали разворачивать в нашу сторону свое орудие. И когда мы собирались сделать третий выстрел, «Фердинанд» нас опередил, попал прямо в нашу пушку. Меня отбросило взрывной волной. Когда я очнулся, увидел, что из всего расчета остался один живой. Позже я думал об этом случае: мы ведь просто могли бы проехать мимо, не трогая этот «Фердинанд». И тогда все мои товарищи остались бы живы. Немцы, видимо, сломались, сами первыми не стреляли и не хотели, чтобы их трогали. Сознавать это сейчас, спустя многие годы, когда уже очевидно, что лишний подбитый «Фердинанд» не имел никакого значения – особенно горько. А подобных и других историй на фронте было достаточно. Все их я уже и не вспомню – ведь прошло семьдесят лет.
Война для меня закончилась в феврале 45-го в той же Восточной Пруссии. Мы с батареей подъехали к оставленным немецким окопам – наши пехотинцы погнали немцев вперед. Но выяснилось, не всех. Недобитые фашисты открыли по нам огонь из пулемета. Мы с товарищем зацепились сзади за наш рванувший от огня «Студебекер». Товарищу пуля попала в руку, он упал. Я схватил автомат и побежал. Но тут пуля стукнула меня в ногу. И я тоже упал. Уже раненый пополз. Но пулемет продолжал стрелять в меня, снова ранение и в ту же ногу. Меня, наверное, добили бы, но у пулеметчика, кажется, закончилась лента, а мне оставалось доползти до укрытия метров пять. Пока он заряжал пулемет, я дополз. А потом меня отправили в госпиталь.
Страшно ли было на войне? Скажу честно: нет. Почему-то я не боялся. Может, потому, что был молодой. Может, был твердо уверен, что останусь живой. Теперь уже и не помню. Помню лишь, что на фронте ничего не боялся. Испугался лишь один раз – после ранения.
Меня доставили в полевой госпиталь. Положили на операционный стол. Рядом, на соседнем столе, лежал другой раненый. Хирург пилит ему ногу чуть выше колена. Я лежу и смотрю на это. Потом мне поднесли марлю, я что-то понюхал и провалился в небытие. Но сквозь сон слышу, как стоят надо мной врачи. Крикнул им: «Я все слышу». Тогда врач снова поднес к моему носу марлю, и я отключился. Пришел в себя уже в палате. Первая мысль: оттяпали мне ногу или нет? Поднял голову, смотрю – сплошные бинты. И в конце торчат мои пальцы ног. Я обрадовался, значит, нога на месте. После ранения целый год провел в Рязанском военном госпитале. Там и встретил известие о Победе. Из госпиталя вышел на костылях. И поехал домой – в Костанайский район, в свое родное село Янушевка.
Двадцать – государству, одну– себе
Дома меня встретила мать. Я долго еще ходил на костылях, но главное, что остался живой. Жили очень голодно и тяжело. Чтобы хоть как-то помочь матери, стал косить траву для колхоза. Скосишь двадцать бричек сена колхозу, одну бричку разрешали накосить себе. Хочешь получить вторую бричку? Тогда скоси еще двадцать для государства.
Уже позже после войны я работал учителем начальных классов. Затем на автобазе в Затобольске. Там и трудился до самой пенсии. В конце сороковых встретил свою будущую жену – Александру Тимофеевну. Она работала акушеркой в соседнем селе и делала мне перевязки. В 1950 году мы поженились. Самое большое горе то, что за 66 лет совместной жизни Бог так и не послал нам детей. Это наша боль. Особенно для моей второй половины. За войну я был награжден двумя медалями «За Отвагу», орденом Славы и орденом Отечественной войны I степени. Еще я был награжден орденом Красной Звезды, но вовремя награды не получил – хотя наградные документы на меня есть. Мне сказали, чтобы я обратился в военкомат, но после войны, на костылях, мне было не до того, чтобы ходить по инстанциям. А потом я просто не стал. И этот орден я до сих пор не получил. Вот и вся моя жизнь перед вами.
