Так отшучивался известный российский артист, побывавший в Костанае с единственным спектаклем, где попытался разрушить стереотипы. Насчет себя и не только.
«Извините, но я в трусах»
Эту фразу герой Сергея Астахова как автор новой пьесы на нашей сцене повторял не раз. Пытался шутить с цензором. Не всегда получалось. С чувством юмора у собеседника было не все ладно. А его герой замахнулся на великое, на Шекспира, переписав трагедию «Ромео и Джульетта» на новый лад, комедийный. Но не тут-то было. Ведь цензор ещё вчера был коком, а сегодня – революционер. 1920 год на дворе...
На репетицию перед своим спектаклем в Костанае московские артисты пришли за три часа до начала. Сцену областной филармонии обживали во всех смыслах. Здесь будут висеть костюмы, сюда красное полотнище повесить, а вот тут должен быть портрет Ильича. Сергей Астахов не унимался: «И ещё раз начало. Нужно, чтобы музыкальная увертюра совпадала с движением света по сцене. И-и-и... Стоп! Заново. Свет не должен быть ярким, как будто сейчас партсобрание начнется. Пусть он будет чуть тусклым. Интрига должна появиться ещё до нашего выхода. Поехали!» И так раз десять. Только тогда, когда гость добился желаемого результата, согласился на эксклюзив для «КН».
– Сергей, судя по репетиции, роль автора вы примериваете не только на сцене, но и в жизни. Собираетесь перейти из актеров в режиссеры?
– Нет, я не хочу себя позиционировать ни как режиссер, ни как сценарист. Моя прямая обязанность – это, прежде всего, актер. Сегодня нас пригласили в ваш замечательный город, и хочу доделать спектакль так, как я его вижу. Мы можем привезти с собой какие угодно декорации, какие угодно костюмы, но ничто не компенсирует свет, звук. И от них зависит очень многое. В нашем случае мы показываем обратную сторону театра, работу над сценарием, закулисье, как складываются образы, как рождаются герои сцены. При этом мы думаем не столько о себе, как бы не промахнуться мимо кулис (смеется), сколько о зрителе. Он должен понять всё, что мы задумали ему рассказать и показать.
– Такое детальное воспроизведение картинки на сцене – это своего рода отпечаток вашей работы в кино?
– Не совсем. Я же учился в театральном институте. А там изучал и искусство живописи. Может, и в маленьком объеме. Но тем не менее могу отличить Рембрандта от Ван Гога. А потому в любой сцене вижу свою картинку. Когда есть возможность, почему бы её не сделать реальностью?! Даже теми средствами, которые есть на сценической площадке. Это уже опыт. Любой спектакль, прежде всего, художественное произведение. Оно должно хоть как-то, желательно, чем больше, тем лучше, вписываться в рамки образного восприятия. И цвета, и краски, и фактура, и тона, и геометрические пропорции – всё играет свою роль не только на холсте, но и на сцене.
«Спектаклей было больше тысячи»
– В этом году вы в кино сыграли уже сотую роль, а в театре, как гласит Википедия, и двух десятков не набралось. Почему так?
– Я не любитель выставлять всё о себе любимом в Интернете, как это делают многие. Представьте, я не выставлял в инстаграме ни одной своей фотографии! Не потому, что не хочу, а просто не до этого. А СМИ печатают, выдают в эфир только то, что интересно либо вам, либо той аудитории, на которую вы рассчитываете. На самом деле в российских театрах до моего переезда в столицу за десять лет я сыграл десятки ролей. Причем очень серьезных. А спектаклей и вовсе было больше тысячи! Это были и камерные театры, и драматические, и ТЮЗы, и даже были попытки в кукольном поработать. В общем потоке информации обо мне эту страницу обошли стороной. Хотя я отдал этому творчеству очень много сил, времени, нервов. И вроде не раз рассказывал, но ни разу не напечатали. Зато все пишут: где с кем меня увидели, кого я приобнял, кому улыбнулся. Эх... Что касается кино, то сейчас в Москве в сериалы меня приглашают меньше. В форматные картины ещё меньше. А я не люблю сидеть без дела. Потому всё чаще выхожу на театральную сцену. Например, в этом сезоне работаю в спектаклях с Верой Алентовой, Ларисой Удовиченко, Анастасией Волочковой, Надеждой Бабкиной. Это помимо своих постановок. В месяц у меня выходит по 25 спектаклей.
– Но нашему зрителю вы знакомы прежде всего по киноролям, телесериалам.
– Это понятно. Но! Если очень захотеть, то можно так распиарить любой спектакль, что на него билеты раскупят на год вперед. Сейчас это сделать несложно. Засмеялся ты на камеру как-нибудь особенно или посадил кота за гитару и побрынькал за кадром – всё, в Интернете появилась новая «мегазвезда».
ПРИдумано, НАдумано, ДОдумано
– А для вас важен момент узнаваемости, известности?
– Сказать, что не важен, не смогу. Но сказать, что без этого жить не могу... Я уже привык к этому. Иногда приятно, когда тебя узнают. Иногда очень неприятно. Ведь невозможно постоянно жить под прицелом фотокамер.
– Если отмотать время на 20 лет назад, когда промелькнула первая искра между вами и большой сценой?
– Удивлю вас: до сих пор сомневаюсь, тот ли путь я выбрал! (Рассмеялся). А может, мне нужно было заняться переброской лекарств на самолетах в какую-нибудь Уганду. И от этого была бы польза. И зарабатывал бы так же, и нервы сберег. Конечно, лукавлю. Но не может быть театр всей жизнью. Есть обязательства перед родными и близкими, буду всегда это повторять. Театр – это и определенная самовлюбленность в том числе. Когда выходишь на сцену, тебе аплодируют уже в первые секунды, узнают, дарят цветы. Очень приятно, когда люди к тебе хорошо относятся. Потому стараешься их не разочаровывать. Но эта иллюзорность не может быть смыслом всей жизни. Есть родители, которым надо помогать. Есть дочь, которую нужно воспитывать. Тот же спортсмен не всю же жизнь проводит со штангой. Он и в кино ходит или в музей. Пищу нужно давать не только для бицепсов, но и для ума. Так и в моем случае. Всё должно быть максимально гармонично. Поэтому я сознательно отказываюсь на три месяца в год от работы и уезжаю отдыхать в горы.
– Любите экстрим?
– Сейчас увлекаюсь горными сплавами на лодках. Есть попытки куда-нибудь залезть повыше! Да много всего: палатки, велосипеды – эдакий билет в молодость. В восемь утра залезаю на дерево, потом с него на скалу, выше и выше, а спуститься с неё – только к восьми вечера. Романтика! Удовольствие в первозданном виде. Хотя основная профессия и приносит удовольствие, и кормит. Поверьте, я выхожу на сцену или к кинокамере не только для того, чтобы зарабатывать деньги. Хотя и это тоже есть. Недавно был случай: пригласили в ваши края сыграть спектакль. Обговорили гонорар, мы приехали. Первый звонок – ни одного зрителя в зале. Второй – то же самое. За минуту до начала спектакля заходят в зал три женщины с охранником, садятся. К нам подходит администратор: мол, извините, это для них мы вас пригласили... И мы сыграли для трех зрительниц весь спектакль. Нам даже кучу букетов принесли! Впервые для меня был такой опыт. Некоторые коллеги говорят: «Мне не нужны деньги». Неправда: всем они нужны. Это нормально. Другое дело, как ты их хочешь зарабатывать. Например, выходить в люди в странном, непотребном виде под руку с известной личностью и тем самым зарабатывать на пиаре. Я против этого. У меня, слава Богу, есть классический способ радовать людей – со сцены театра.
– А как же ваше появление на фотокамеры под руку с Волочковой или Кориковой?
– Даже не хочу это обсуждать. ПРИдумано, НАдумано, ДОдумано – только приставки в словах меняются.
– Почему же? Вроде и понятно: нужно оправдывать звание «Роковой мужчина», которое вам дали на театральной премии «Чайка». Опять же поклонницы.
– Поклонницам спасибо за то, что ещё хоть кто-то мной интересуется! (Рассмеялся). А насчет формулировок, что значит роковой мужчина? О чем идет речь? Я вас умоляю! Да, есть типажи лиц. Наверное, мог бы и комбайнера сыграть. На себя так долго в гримерке приходится смотреть в зеркало, что ничего рокового давно не вижу. Я – секс-символ?! Не верьте, вас обманывают! (Снова смех). Почему за цвет волос звания не дают? Или за четное количество пальцев? Это всё шутки. А если серьезно, подзарядили вы меня, пора на сцену!
– Спасибо.
