10-летний герой этого материала живет, можно сказать, на острове невезения. Но, слава богу, у его деда есть план, как семье оттуда сбежать.
Розовое на сером
Долгая дорога. Брод через реку, и снова извилистая линия по полям и вдоль леса. Это граница сразу трех районов – Федоровского, Карабалыкского и Тарановского. Бывший лесхоз, федоровская Домбарка, 130 км от райцентра. Практически по соседству с золотоносной Варваринкой – исключительная нищета.
– Есть кто дома? – дверь открыта, и мы шагаем внутрь.
Одна комнатушка меньше другой. Почти нет мебели, тусклая лампочка на весь дом. По телевизору мультики. Перед экраном на полу два зрителя. На кровати у стенки спит младенец – розовое личико на фоне серых простыней и облезлых стен.
На пороге появилась молодая женщина. Вера. Точнее, Вероника, пояснил нам старший сын.
– А я – Федя. Мне 10 лет. Это мой младший брат Саша, ему три.
А там… – Федор уже брал на руки проснувшуюся сестренку. Аните всего полтора месяца. И как же бережно держал ее на руках мальчишка, с какой любовью.
– Он у нас такой, – тихонько отмечает мама. – На него можно положиться.
Зашли погреться
Первого ребенка она родила в 16 лет. Через семь лет – второго. Этим летом – третьего. Практически в нищете – это минус. От одного мужчины. Непьющего. Это главный в истории плюс.
– Я родилась в Дмитровке, здесь же, в Фёдоровском районе. Мы хорошо жили. Родители работали, мы ни в чем не нуждались. А потом убили мою маму.
Это было громкое убийство. Вместе с сестрой мужа женщина поехала в гости к родственникам. Шли на трассу. На окраине поселка жил их общий знакомый, вот и решили вернуться и погреться. Хозяин гостеприимно женщинам налил «для согрева». А потом убил. Обеих. Кочергой. Как потом объяснил на суде, гостьи ему как мужчине отказали. Тела решил распилить и сжечь. Если бы утром в окно не заглянул местный участковый, женщин искали бы долго…
– Мне тогда было как сейчас Феде. 10 лет. Я была старшей, и нас было четверо. Папа растил сам. А потом в моей жизни появился Алик. Да, я родила от него в шестнадцать. А там как раз развал в селе пошел, и мы решили уехать туда, где жизнь еще есть. Вот и перебрались 10 лет назад в Домбарку. Папа заселился в дом за 10 тысяч тенге. А нас бабуля бесплатно пустила, ее дочь забрала. Я знаю, вы скажете, зачем столько нарожали. Мы девочку хотели. Да, тяжело. Но Алик все эти годы рядом. Работы нет, но он подработку находит. Вот и сегодня в лесу, на заготовке дров. Я, до малышки, тоже подрабатывала, где удавалось. Последнее место – на Варваринке, вахтой уезжала.
Плов из сечки
– Мам, она это…
Пока Вероника приводила в порядок малышку, Федя отправил младшего Сашку кушать. Тот уселся на полу над железной тарелкой с гречкой и картошкой и начал обед жадно уплетать.
– Он у нас всегда так ест. Еще баловный, маленький, – заметил Фёдор.
– А ты уже не маленький?
– Уже нет.
– Говорят, тебе 10 лет, а в школе еще ни дня не учился.
– Только день и учился. Меня в этом году в Фёдоровку увезли. Я сбежал. Уже на трассе с полицией родители нашли.
– Почему сбежал? Учиться-то надо.
– Знаю. Со своими хочу.
В этот момент Вероника вышла в кухню. Ополоснула детскую бутылочку кипятком, налила в нее молоко из банки с подоконника (он семье заменяет холодильник), поставила греться в чайник на печку.
В доме на молоке не экономят. Каждый день покупают литр в соседнем поселке. Для Аниты. Экономят на электричестве, потому и без долгов. Потому и одна лампочка.
В коридоре тем временем раздался мужской голос:
– Здравствуйте, зачем пожаловали? – мужчина с явным недружественным настроем появился из-за двери. Как оказалось, это папа Вероники.
– Сашка. Точнее, Александр Джапарович, – представился он, когда понял, что мы вовсе не из органов опеки, то и дело угрожающих забрать детей у Вероники. – Нет причины их забирать. Бедно живем? Так кто ж виноват, что всё село загибается после девяностых. Вы знаете, как мы жили в Дмитровке. Я механизатором вкалывал. И копейка была, и желание жить. Когда туго стало, решили с женой в Качар переехать. Уже жилье присмотрели. Чуяли, что в Дмитровке плохо закончится, а у нас дети. Да не успели… В итоге ни работы, ни хозяйки в доме, а на руках четверо детей. Мне тогда тоже предлагали их сдать на время. Отказался. А Федька будет учиться! Мы уже все распланировали. Сначала я с ним поеду в Федоровку, у родни поживу, чтобы свой был рядом. А к Новому году Алик с Вероникой хотят в Асенкритовку перебираться.
– Я там дояркой смогу пойти работать, – подключилась к разговору Вероника. – Есть шанс, что нам жилье тогда дадут. Там школа есть и детский сад. Мы ведь и сюда переехали из-за школы в соседней Дубравке, но пока Федя вырос, ее закрыли. Ближайшая за 10 км. Вы знаете, я, конечно, мечтаю о чистых простынях и паласах для своих детей, как это было в моем детстве. Но в то же время понимаю, что Алик делает всё возможное. Он сам из сложной семьи. Родители умерли, когда был еще ребенком, братья и сестры документы не сделали. Он так и живет без них, уже 35 лет! Потому дети на моей фамилии – Усмановы. Пытался удостоверение сделать, но без денег не наездишься. Мы расписаться хотим, потому, как переберемся в поселок поживее, опять возьмемся за документы. Несмотря на все сложности, мне очень повезло с мужем. И с папой. И с сыном. Со всеми детьми. Они – моё всё. И сегодня мы понимаем, что должны сделать даже невозможное, лишь бы Федя учился, и мы были вместе. Я сама всего четыре класса успела закончить, потом школу закрыли. У них должна быть иная судьба. И полегче дорога.
Про желание иной судьбы колоритно подметил дедушка Саша:
– Нас за людей в соседних поселках не считают. Я как-то решил плов внукам сделать. Настоящий, национальный! Мы же узбеки. Пришел в магазин, а у нас там, если где-то подрабатываешь, под запись всё дают. Живых денег не видим. Вот я рис спросил, а мне продавец выдала: «Рис только людям, для вас есть сечка». Что значит «людям», а мы – кто? Она разъяснила: люди – это те, кто имеет постоянную работу, на кого положиться можно. Она, может, и права, но мало таких нынче на селе. А плов из сечки не сделаешь…
Бананы
Федя в свои 10 лет не умеет ни читать, ни писать. Но он уже умеет думать, и пока еще – чувствовать. У него умные глаза и, кажется, есть сила духа. Значит, способен, пусть и с опозданием, выучиться и выбиться-таки «в люди». Не только в те, кто имеет право покупать рис для плова, но и в те, кто поворачивает вспять историю семьи. И тут ему бы помочь, что и пытается сделать дед, который еще помнит, как можно жить иначе.
С просьбой помочь семье мы обратились во многие структуры нашей области по линии соцзащиты и образования. Помочь с документами, с пособием, которое молодая мама не получает, и, возможно, с жильем. Верим, что ответ будет. И что он принесет семье пользу, а не наказание. Президент страны призывает уходить от детдомов, а этот случай – самое то. Не пьют, не бьют – главное, а то, что плохо кормят и не учат – поправимо. На сером фоне нищеты здесь все же есть розовое – любовь, терпение и единение семьи.
Федя показывает нам во дворе семейные «владения»:
– Это баня, мы ее сами построили. В основном из старого тополя. Папка с дедом умудрились. Это наш «Москвич», за копейки купили. Ездит.
Здесь у нас обычно огород, помидоры. Но в этом году мотор сдох, а с ним и полив накрылся. Да и мама рожала, не до посадок. Еще мы корову мечтаем купить. Вот только сарай построим. Баню же осилили. И сарай построим. Здесь нормально. Только магазина нет с бананами.
– Бананы любишь?
– Ага. Но мама говорит: не продают их у нас. Покупать некому.
– Федь, ты учись. Даже если сильно тяжело будет. Тогда сам будешь решать, где жить. Даже там, где в магазине всегда есть бананы.
– Я понимаю. Я постараюсь.
– Папка пьёт? – спрашиваем, останавливаясь перед горой бутылок у забора.
– Не, это я по поселку собираю. А потом сдаю.
– Вы лучше на забор гляньте, – указывает на красивую плетеную изгородь дедушка Саша. – Тут ведь ничего не было. Так Алик из карагача вот смастерил. Вы не думайте, он правда не пьет. Вот я – бывает… И на Алика тогда ругаюсь. А он молча уйдет, и всё. А я ведь ругаюсь не оттого, что виноваты дети в чем-то. Обидно за них. И за внуков обидно. Одного им желаю – пусть будет, как раньше. И никаких чудес придумывать не надо.
