Дмитрий БЫКОВ: «Искусство не должно служить людям. А тем более прислуживать...»

Сказать о нем «интересный собеседник» – это не сказать ничего. Слушать его можно часами. В конце декабря, на следующий день после своего 50-летия, известный писатель и публицист Дмитрий Быков «вышел в народ». Корреспонденту «КН» удалось побывать на московской пресс-конференции юбиляра.

Когда чувствуешь себя богом

В книжном центре «Москва» состоялась эта встреча. Дмитрий Быков представил новую книгу «50», выпущенную специально к юбилею.

– Мне как-то однажды один очень умный человек сказал, что писателю нужно отмеривать свой возраст не годами, а книжками. Так что я с календарем свой возраст не соотношу, – начал встречу Быков. – И поскольку я большую часть жизни работал, а время, проведенное на работе, как известно, в зачет не идет, чувствую себя года на 23-24, а в плохую погоду – на 25! (Рассмеялся юбиляр).

Первой к микрофону пробилась дама с томиком Ахматовой в руке.

– Дмитрий Львович, это самый прекрасный возраст. Когда физическая форма и интеллектуальное наполнение настолько гармонично сочетаются, что чувствуешь себя богом. Почему вы считаете, что 50 – это плохо?

– Вы правы: уже увядающая физическая форма вполне гармонирует с деградирующим умом! – отшутился писатель. – За два последних дня я научился говорить, что вступил в свой лучший возраст. Правда, искренне это делать пока ещё не получается. Исхожу из того, что в 50 лет Толстой закончил «Анну Каренину» и называл это своим лучшим периодом. Горький в этом возрасте написал «Заметки из дневника. Воспоминания», а это лучшая его книга. В общем, все русские писатели, которые дожили, переживали в это время свой пик. Мне очень нравится стихотворение, которым Ролан Быков когда-то поздравил моего друга Леонида Филатова: «Тебе сегодня пятьдесят годин, опомнишься – и пятьдесят один...» (Аплодисменты в зале).

Интимный процесс

– Сегодня не редкость, когда писатели вместе с актерами театра и кино читают со сцены либо с экрана короткие рассказы или сборники стихов. С чем вы связываете возвращение популярности публичных чтений?

– Литература ищет себе разные пути к читателю. Чем больше мы будем раскрепощаться, тем дальше пойдем по этому пути. Можно будет, например, провести с поэтом свидание вслепую: он, пардон, занимается с вами сексом и попутно читает что-то из своего написанного... А что, тоже способ распространения литературы. Я вообще за то, чтобы литература приходила в мир самыми разными путями: публичные чтения, раздача книг... Маяковский тоже рекламой занимался. И не потому, что он так зарабатывал, а потому, что считал: основа футуристического проекта в том, что жизнь шагает в литературу и наоборот. Поэтому художники расписывают дома, живописцы занимаются дизайном тарелок и одежды.

Мой учитель Лев Мочалов вчера меня поздравил телеграммой с одним лишь словом: «Щенок». (И снова смех). Ему уже 90 лет, может такое себе позволить. Этот умный искусствовед, кстати, ученик Бунина, когда-то мне сказал: «Трагедия не там, где революция перерастает в диктатуру, а там, где живопись перерождается в дизайн». И это очень глубокая и непростая мысль. Ведь началось-то всё «Черным квадратом», а кончилось оформлением тарелок. Началось идеей Мейерхольда об искусстве, шагающем в жизнь, а кончилось Энди Уорхолом. Не скажу, что это путь тупиковый. Но это путь к отказу от своей культурной идентичности. Искусство не должно служить людям. А тем более прислуживать...

В этом смысле «Остров Крым» Аксенова – самая талантливая книга. Прочтите, поймете. Потому что надо сближаться с читателем, с народом, но так, чтобы тебя не съели. Это очень важный принцип. Мне хочется сохранить какую-то небольшую дистанцию. И я всё время ссылаюсь на цитаты авторитетов. Когда-то в пресс-клубе один умный человек сказал: «Послушать вас, так мы должны съесть власть... Но это так не вкусно!» Так что творчество – интимный процесс, оставьте его для писателей.

Как избавиться от депрессии

– Какие у вас отношения с философией? И как вы относитесь к французскому постмодернизму, к этим жутко сложным текстам, вообще к тому, что некоторые писатели умничают настолько, что, кажется, делают это только для себя?

– Что касается постмодернизма, то это не сложные тексты, а переусложненные. Вообще к философии в литературе, усложненности в подаче материала я отношусь резко отрицательно. Любимый мой философ – Витгенштейн. Кстати, тем, кто ещё не читал роман Марксона «Любовница Витгенштейна», очень рекомендую это сделать, потому что это хорошая книга. Если у вас депрессия, то лучшего лечения от неё не бывает. Вы прочтете и поймете, что бывает гораздо хуже. Это записки женщины, которая осталась на свете одна и поэтому она воображает, что людей в мире больше нет вообще. Некоторые предполагают, что это вариант мира после ядерной катастрофы. А я считаю, что это мир после личной катастрофы. Просто она потеряла мужа и сына, и мир для неё опустел. В итоге очень странная попытка реконструировать мир, в котором ничего не осталось. Все мои студенты с депрессивными задатками, особенно в США, когда её читают, признаются: какое облегчение, всё-то у меня на самом деле не так плохо! Что касается отношений с философией, то тот же Пушкин, описывая деятельность любомудров, писал Вяземскому: «Они сидят в яме и вместо того, чтобы выбраться по веревке, рассуждают о том, веревка – вещь какая?» Очень глубокая мысль. Я философию как занятие не очень люблю, но философов уважаю. Должен же их кто-то уважать. Когда я учился на журфаке, у нас был предмет под названием «Тыр пыр» («Теория и практика партийной печати»). Преподавать его к нам был «сослан» за «неверномыслие» один из известных философов того времени. И он нам рассказывал про марксизм-ленинизм, который люто ненавидел. Студенты к семинарам тогда готовились. Но чаще готовились к тому, чтобы узнать, кто у них преподает. Узнали только то, что он специалист по Витгенштейну. И больше ничего. Слушать про «тыр пыр» не хотелось никому. И на семинаре наш комсорг спросил с места: «Чем ранний Витгенштейн отличается от позднего?» И на протяжении целого семестра этот преподаватель больше ни о чем другом не говорил. В результате я совершенно ничего не прочел из партийно-советской печати, но философский трактат Витгенштейна у меня отскакивал от зубов. Подошел зачет по этому предмету. Мне выпал вопрос – отношение Ленина к меньшевистской прессе. Я честно сказал: «Было два известных меньшевика – Либер и Дан, поэтому Ленин их называл либердан!» И всё. Педагог посмотрел на меня внимательно и поставил... пятерку.

– Одно время вы в шутку ссылались на осьминога Пауля, предсказателя. Новогодний вопрос: как вообще относитесь к предсказаниям?

– Я всегда исхожу из того, что правду знают... морские свинки. У меня когда-то была морская свинка, её звали Фуфло. И в газете «Собеседник» у меня была рубрика «Фуфло-прогноз». Перед моей свинкой раскладывали пять вариантов, она выбирала один. И тот прогноз сбывался! С тех пор я считаю, что предсказывать могут только свиньи. Даже когда ошибаются. Всё равно смешно. Свинья же. Поэтому всем советую почаще улыбаться! Барон Мюнхаузен был прав.