1
Каждый из нас считает, что наше личное жилище – это что-то очень близкое английскому выражению «мой дом – моя крепость». Крепость не крепость, но все признаки укрепрайона налицо: железная дверь с мощными замками и бдительными соседями-пенсионерами, двойные пластиковые окна с решетками в придачу, а внутри деньги, хитроумно припрятанные в банке с макаронами или в старом пальто, ну и еще золотишко, завернутое в носок…
Но всякий раз, когда вы уходите на работу или, наоборот, спите после нее крепким сном, ваша квартира и макаронные схроны по степени безопасности не более чем картонная коробка из-под обуви.
Однажды сюда приходят люди и легко достают из нее то, что вы так тщательно берегли.
Рисунок Владимира Березкина
2
Летом этого года центр Костаная на протяжении двух месяцев методично бомбил 27-летний квартирный вор по имени Борис Витальевич Соловьев. Работал как стахановец.
22 апреля, выйдя после очередной отсидки из костанайской колонии строгого режима, он уже 9 мая обворовал квартиру. А дальше как по конвейеру. Бывало, и по две квартиры за сутки. Лишь 1 июля, отбомбив очередную, пришел домой с легкой трудовой усталостью и попал прямо в жесткие объятия полицейских наручников. Дом на тот момент уже являл собой полную чашу: при обыске нашли 26 тыс. долларов и полтора миллиона тенге. Согласитесь, неплохо для человека, который с младых ногтей иного инструмента, кроме отмычки, не знал и никогда знать не хотел. Он гулял – любимое слово вора Соловьева, с коего и начинаются все его протокольные признания: «В ходе прогулки я увидел/не увидел свет в квартире, где проживал потерпевший». Ну чем не джентльмен в канотье и с тростью под мышкой?
Этот образ в какой-то степени Соловьев сохранял и на суде. Председательствующая судья Мадина Саламатова, на мой взгляд, блестяще эрудированный и располагающий к себе человек, позже остудит мои первые впечатления. «Это мимикрия, способ произвести на суд благостное выражение. Могут и зарыдать в голос», – скажет она.
На суде гладко выбритый Соловьев, обычного сложения и в опрятной одежонке, внешне отторжения не вызывал. Может, потому, что детально и голосом агнца рассказывал, как потрошил квартиры, что брал, кому сбывал. Когда одна из потерпевших упомянула исчезнувший крестик, Соловьев вежливо настоял на своем – крестик не брал. Сразу видно, что вор благородный. И чужого как бы не взял, и своих подельников не сдал.
То, что подельники были, говорит множество косвенных улик. Так, например, в перечне ограбленных квартир нет ни одной, в которой из всех вещей ценными бы оказались лишь старая швейная машинка и горшочек вчерашней каши. Какую ни возьми, обязательно выйдешь нагруженным айподами, планшетами, фотоаппаратурой, дорогими часами и золотыми украшениями, иноземной валютой и родными теньгушками. Это квартиры людей среднего класса – тех, для кого единственным источником существования была и остается каждодневная стабильная работа. Поэтому наивно было бы верить только в феноменальное воровское чутье рыцаря-одиночки. Он уверенно поднимался вечером к намеченной двери, оставлял в ее щели спичку, а глубокой ночью убеждался в целостности спички-маркера и спокойно принимался за окна и решетки. Нагруженный дорогим барахлом, он почему-то так и оставался незаметным для патрулей и видеокамер. Не потому ли, что при Соловьеве всегда находился человек с машиной, охотно скупавший краденое?
Это не мое воображение: на суде в качестве свидетеля был допрошен таксист, которому прямо офигительно везло покупать вещи по дешевке. Чуть что – «Соловьев позвонил, Соловьев предложил…» Все до кучи суетному барыге: плазменный телевизор, два креста, ноутбук, принтер с монитором… Но следствие, замороченное, видимо, валом подобных преступлений и в погоне за раскрываемостью, версию про соловьевских соучастников до конца не раскрыло.
Технология вскрытия квартир оказалась до обидного проста. Соловьев охотно поделился с присутствующими на суде, как элементарно отжать пластиковое окно, а о решетках на окнах сказал следующее: «Максимум 20 минут – и я вам ее сниму». Железные клинья легко расшатываются в кирпичных щелях, двери открываются нехитрым подбором ключей, а влезть по газовой трубе или козырьку на второй этаж – это вообще семечки. Спящий в доме человек тоже не проблема. Вот показания одного из потерпевших: «Проснулся в 8 часов, обратил внимание, что нет ноутбука, но не придал этому значения. Потом увидел, что нет портфеля. На кухне имелся след от обуви подсудимого и на окне небольшие повреждения». А что, если этаж – пятый? Ответ Соловьева: «Прогуливался в районе улицы Тарана, зашел в один подъезд, потом второй, третий. На пятом этаже в одной из квартир дверь была немного приоткрыта, слышались голоса, но в двери изнутри висели ключи, я снял их. На следующий день к десяти или одиннадцати часам утра вновь поднялся сюда. Никого».
Открыл, вошел и далее по накатанной схеме.
3
Вернув Соловьева на 7 с половиной лет в лагерь строгого режима, Костанай, увы, не может вздохнуть с облегчением – квартирные кражи не прекращаются ни на день, потому что на смену этому «джентльмену удачи» приходят все новые рекруты уголовного мира. Их столько, что полиция в силу различных причин – от недостатка квалифицированных кадров и до чересчур уж гуманизированного у нас Уголовного кодекса – попросту не в состоянии отфильтровать этот контингент. Его регулярно пополняют имеющиеся в области четыре крупных места заключения: кушмурунский лагерь усиленного режима, костанайский, переквалифицированный из общего в строгий, а также аркалыкская и житикаринская тюрьмы. В эти узилища осужденных свозят со всего Казахстана, а после отсидки многие из них дальше Костаная-Рудного не выезжают. Распространенный способ зацепиться за легальное местожительство – это найти себе здесь жену или подругу. Поиски дамы сердца начинаются задолго до выхода на свободу. Почтовый роман, стартующий обычно с банальной переписки с «заочницей», иногда очень эффективен. Тот же Соловьев, павлодарец по рождению и жизни, проторил сердце к симпатичной костанайке, успев погулять на воле всего лишь два месяца. Причем брак молодые регистрировали в тюремном изоляторе буквально за месяц до оглашения нынешнего приговора жениху, ушедшему на этап не только в звании законного мужа, но и с фамилией Шарафутдинов.
Следователь Галя, девушка в погонах лейтенанта, мне рассказывала, не скрывая своего изумления: «Я ее спрашиваю: зачем тебе это надо?! Ведь врал же тебе, что завяжет с кражами, одумается, пойдет работать… И знаете, что она мне ответила? Некрасиво, мол, получится: на воле был нужен, а как сел, так сразу, что, забыть и отвернуться?». Что ж, жене придется набраться терпения: на вора-рецидивиста условно-досрочное освобождение не распространяется.
4
Домушники, форточники с топорами на дело не ходят. И ружья из сейфов не крадут – зачем оно им, если потом будет геморрой со сбытом? Они же не убивцы. А по песням – так сплошные романтики. «Вор свободу потерял, сердце девушке отдал…»
Это я о бытующем мифе, который вроде бы как призван успокоить всех нас от излишних волнений. Украли деньги и телевизор? Да ладно, наживем еще.
Но это если вам с вором еще повезет. О нашем бывшем сотруднике, по сути еще совсем мальчишке, студенте театрального института Денисе Сутыке такого не скажешь: в минувшем октябре в Костанае вор вырезал всю его семью – маму и бабушку. Я не знаю, на сколько лет посадят душегуба, но знаю точно, что этот урод будет жить на наши с вами подоходные налоги, что надзорные органы будут тщательно следить за его полноценным питанием и чистой постелью, а сам он не измучится ужасом близкой смерти – у нас же мораторий…
Но если даже вы разминулись с вором, это не значит, что отныне, кроме сожалений об украденном золотом колечке, иных печалей у вас не будет. Ошибаетесь. Психологический шок, нарушающий привычный жизненный уклад и наносящий психическую травму – это не придумка ученых умов. «Я боялась оставаться одна в доме. Мне казалось, что в темной ванне, в платяном шкафу кто-то прячется. Заходя в дом, я оставляла дверь открытой и шла осматривать квартиру – нет ли кого? Ночью я не гасила свет, но от этого легче не становилось: страх буквально червем выедал меня изнутри».
Это переживания реального человека, после квартирной кражи приобретшего букет неврозов. Монолитная стена уверенности в том, что «мой дом – моя крепость», рухнула, поселив вместо себя ощущение абсолютной незащищенности и изнуряющей тревоги. Это ведь не хирургический шов на животе после аппендицита, о котором благополучно забываешь через неделю. Как теперь оставишь квартиру с деньгами и вещами, составляющими твой жизненный запас прочности, а пуще всего – с малолетними детьми или больными стариками?
5
Утешительной морали, как в сказке, у меня нет. От замыленных общих слов, типа профилактики правонарушений и усиления борьбы с криминалом, уже, извините, тошнит. Соловьев ушел на зону с иском от потерпевших более чем на 6 млн тенге. Утопией было бы поверить, что вор кайлом то ли на зоне, то ли на воле когда-нибудь отработает свой должок. Ну что даст зона Соловьеву, за 27 его лет так и не приучившая хоть к какому-то ремеслу? Жена будет возить передачки, государство – обогревать и кормить, а оперативники – бегать за новыми клонами Соловьева, переливая, по сути, из пустого в порожнее, поскольку идея всеобщего труда давно заменена на немудреное правило из ковбойских вестернов: каждый за себя. Одни тырят чужое, другие его охотно скупают, и этот муравейник никакой моралью не перебить.
Кстати, следователь Галя, устав работать сутки напролет, уволилась. А судья Мадина Саламатова на днях приступила к рассмотрению очередного дела об очередном квартирном воре.
