Место их нового поселения даже не было обозначено на карте. Просто – правый берег, государственный лесопитомник. Через много лет здесь появится поселок Мичуринский.
Добро пожаловать
В мае 1939 года на привокзальную площадь станции Кустанай вышел приземистый молодой человек, багаж которого состоял всего лишь из небольшого фанерного чемоданчика. Весенний ветер всколыхнул его густую черную шевелюру. В глазах 29-летнего мужчины застыло выражение недоумения и любопытства: город совершенно не походил на те, которые ему приходилось видеть в родной Кубанщине. Большая широкая улица, стремительно уходящая к реке Тобол, не радовала глаз зеленью, которую так привычно было видеть на родине. Это был взгляд и одновременно оценка профессионала, в дипломе о высшем образовании которого значился Невинномысский аргромелиоративный институт.
Мужчину звали Александр Федорович Княгинин (на верхнем снимке). И он был не один: за ним стояла миловидная женщина с трехлетним мальчиком. Судя по округлившемуся животу Валентины Романовны, вскоре в семье ожидалось прибавление... Все трое двинулись к деревянной переправе через речку. Место их нового поселения даже не было обозначено на карте. Просто – правый берег, государственный лесопитомник. Через много лет здесь появится посёлок Мичуринский.
А пока новый директор с семьей поселился в казенном деревянном здании, где жилая зона была отделена от конторы только холщовой занавеской. Но это место на берегу пустым уже не бывало: еще в 1913 году городское сельскохозяйственное общество Кустаная заложило здесь образцово-показательный сад, суть которого – подвигнуть крестьян к занятию садоводством. Не сказать, что степной и переселенческий народ был к этому делу равнодушен: архивы сообщают, что в 1888 году кустанайцы с пойменных участков собрали «300 возов редьки, до 500 возов брюквы». Однако большей частью суровый здешний климат не способствовал садовому энтузиазму. Но на момент приезда Княгинина «мичуринский» участок уже имел прочную государственную подпитку, являясь филиалом Алма-Атинского плодово-ягодного ведомства.
Батальоны просят связи
Судя по воспоминаниям родственников, Александр Федорович был человеком отчаянной энергии. Это проявлялось во всем: во взрывном, но отходчивом характере, в цепком до всяческих знаний и культуры уме – увлекался радиотехникой, играл на пианино, гармошке, струнных, – в профессиональном плане – самоотверженно влюбленным в дело – привозил с Кубани черенки плодовых деревьев, сажал медовые арбузы, алматинский апорт, разбил дубовую аллею...
Когда началась Великая Отечественная война, директора на фронт не призвали, дали бронь, полагая, видимо, что работать над продовольственными запасами тоже крайне важно. Лишь в 1942 году бронь была снята и Александр Федорович ушел воевать. Он возглавил батальон радиосвязи. Воевал отчаянно, как и жил. Жизнь однажды повернулась к нему спиной: просто накрыла взрывом, и капитан оказался погребенным под толщей земли... Его откопали случайно, приняв за труп. Это было в 1945 году. Жизнь, словно проверяя человека на стойкость, внезапно протянула ему руку, отправив на несколько месяцев в госпиталь. Оттуда капитан вернулся к мирной жизни с орденом Красного Знамени и множеством медалей. Интересная деталь: пока муж воевал, Валентина Романовна замещала его на должности директора гослесопитомника. Ни дня выходных. Впроголодь. В семье подрастало несколько ребятишек. Двое из них умерли...
В послевоенные годы в СССР был широко известен «Сталинский план преобразования природы» (1948 год), согласно которому, на территории страны должны были появиться миллионы гектаров лесополос, чтобы преградить дорогу суховеям. Эти лесополосы были очень актуальны для наших мест. И директор Княгинин с огромным энтузиазмом подключается к этой работе, выращивая и снабжая десятки хозяйств различными саженцами. Но его карьера обрывается на самом пике творческого подьема: в 1953 году у Александра Федоровича в возрасте 43 лет останавливается сердце... Невероятно малый и несправедливый срок для такого жизнелюба. Шестеро детей, как молодые побеги от здорового дюжего дуба, продолжат движение каждый по своему предначертанному судьбой пути. Сын Эдуард выберет из этих путей самый головокружительный.
На крутых виражах
– Я был его любимцем, последним мужчиной из его княгининской поросли. Отец очень ценил семейную привязанность, но вместе с тем был компанейским человеком. Не чурался никакой работы: надо что-то сшить – сядет за швейную машинку. На рыбалку, охоту – только позови. Я уже в первом классе с его подачи доил корову. На огороде вкалывать, арбузы в половину моего роста таскать – в порядке вещей. А как он рассказывал обо всех этих тычинках-пестиках, о прививках, черенках... Ну прямо второй Мичурин! Папа жил на крутых виражах, – говорит мне Эдуард Княгинин
(на нижнем снимке), вплетая в лексикон мотогоночные образы.
Ему сейчас за 70. Мы с ним знакомы уже сорок лет. Но Костанай прошлых лет знал его гораздо раньше, шире и звонче. Вот что писал в 1972 году мой коллега Владимир Моторико в областной газете «Ленинский путь»:
«Палило полуденное июльское солнце. Его лучи тускло поблескивали на разноцветных шлемах, теряясь в клубах выхлопных газов. Ребята уже вышли на старт и нетерпеливо поглядывали на судью, готовые к ямам и поворотам, прыжкам и падениям, словом – к трассе. В тот момент, когда рев мотоциклов достиг наивысшего напряжения, мелькнул флажок. И начался кросс. А он стоял на пригорке в полосатой больничной одежде, на костылях, и слушал дыхание кросса. Эдуард Княгинин. Спортсмен первого разряда, тренер автомотоклуба, председатель областной федерации автомотоспорта не участвовал в кроссе. Больничная одежда и костыли перечеркивали все, что было прежде, не давая перешагнуть ту невидимую линию, что отделяла его прошлую и ясную жизнь от жизни нынешней. Инвалид. Непривычное слово льдинкой холодило сердце.
Все у него получалось само собой, играючи. Занимался легкой атлетикой, лыжами, коньками. В 1963 году впервые увидел мотокросс и понял: это мое. В мотоклубе ему дали «кучу железа», и он сделал из нее неплохую машину. В первых же соревнованиях выиграл первое место. В 1968 году участвовал в чемпионате страны по мотогонкам на льду, занял восьмое место. Это был большой успех, в то время никто из Казахстана не входил в десятку лучших. Потом Княгинин выиграл зональные соревнования среди спортсменов Западной Сибири, Урала и Казахстана. А потом его сбил пьяный водитель. Он не потерял сознание и видел, что ступня висит на сухожилиях, раздроблена голень, словом, ноги нет».
За финишной чертой
Вы думаете, этого его остановит? Азартный до мозга костей мотогонщик отправится лечить ногу в знаменитом институте Илизарова (г. Курган), и снова будет выходить на кроссы, срывая аплодисменты. Больницы, переломы, потеря крови, клиническая смерть – всё будет. Худощавый, с неизменной черной бородкой, с дьявольской искоркой в глазах, он, чем-то внешне похожий на Че Гевару, был подлинным рыцарем мотоспорта. Я не знал его отца, но мне кажется, что обоих объединяла страсть вот к такой яркой, предельно наполненной эмоциями и рисками, жизни.
Как-то я уже писал, что Княгинин был моим первым преподавателем в автошколе. Педагогические приемы учителя укладывались в предельно короткую форму: видишь речку? Ну так прыгай!..
И прыгаешь, не успевая сказать даже собственному мозгу, что плавать-то я не умею. Но тело уже начинает жить по спасительному алгоритму, наполняя голову победными брызгами шампанского: живы будем, не помрём!
Оглядываясь на прошедшие годы, понимаешь, что наличие в окружающей жизни подобных людей дает основание полагать, что во многих тупиковых ситуациях можно и нужно полагаться только на себя. Все дети выучились и состоялись. Хорошая память осталась от бабушки Марии Ивановны (Мартыненко, матери мамы), выучившей не одно поколение мичуринских младших школьников.
А как же Эдуард Княгинин, любимый сын отца? Горькая и суровая правда: живет один в старом, откровенно обветшавшем доме с кучей своих лучших и преданных друзей – собак, называя их «лохматеевской семьей». Ходит с тросточкой. Два сына в России. Убеждает меня, что мог бы в любой момент переехать к ним и быть, что называется, в шоколаде, но... «Ты знаешь, сколько наших, переехавших туда, скончались? Нет уж, я где родился, там и останусь». Промчавшись на форсаже по жизни – яркой и честной, жизни закоренелого романтика, Князь, как я его называю, очутился в вязкой пучине нескончаемой бытовой бедности. Ему, безусловно, помогают добрые люди – кто продуктами, кто кормом для собак, кто дровишками для печки, но это не убавляет главного – осиротелости. Это как финишная черта, перешагнув которую, бессмысленно морализировать о том, что могло бы быть, если бы... Дистанция пройдена, моторы остыли.
